Научные статьи и новости науки

18 октября 1919 года город Сергиевский посад был переименован в Сергиев. 

Произошло его отделение от Дмитрова и изменение территориальных границ. Через 5 лет после обретения самостоятельности была издана карта, ставшая первой картой Сергиево-Посадского района. Составитель карты, как указано, – инженер П.С. Щекин. Издана она местными властями, Сергиевским уездным исполнительным комитетом. Тогда это было еще возможно, «гайки» огромной централизованной государственной машины были закручены не слишком сильно.

С начала 1930-х годов монополия на издание любых карт сосредоточилась в руках Государственного управления геодезии и картографии (ГУГК). Также райцентрам категорически запретили самостоятельный выпуск любых книг, кроме брошюр для нужд местных властных структур. Обращает внимание масштаб карты – 1:84000 в дюймах и верстах. Хотя переход на метрическую систему мер в России уже состоялся (дважды, декретом Временного правительства от 30 апреля 1917 г. и декретом СНК РСФСР от 14 сентября 1918 г.), на практике она приживалась не очень, и в СССР пришлось издавать третий декрет на этот счет 21 июля 1925 г.

Карта района достаточно подробна, но на ней есть «белые пятна». Например, никак не обозначен нынешний Краснозаводск, хотя Троицкий снаряжательный завод, в 20-х годах именовавшийся «Красной ракетой», и поселок при нем существовали уже девять лет. Секретность военных объектов была присуща всем временам.

Флажками с аббревиатурой ВИК (волостные исполнительные комитеты) отмечены «столицы» волостей. Отметим, что красные флажки ВИКов почти всегда «развеваются» на зеленых квадратах, помеченных крестом. Крест означал наличие храма.

Перечень обозначений в правом нижнем углу при внимательном изучении может раскрыть очень многое о хозяйственной и даже бытовой жизни тех лет: больницы, ветлечебницы, агропункты, мельницы (нефтяные, паровые и водяные), школы, почты с телеграфом и даже электростанции. Одна из электростанций отмечена в районе Богородского, где сегодня работает ГАЭС.

Обозначено большое количество мельниц, разбросанных по всей территории района. Не менее любопытны названия населенных пунктов. Довольно многие из них не совсем совпадают с современными: не Константиново, а Константиновское, не Наугольное, а Наугольново, не Хотьково, а Хотьковская (тогда еще не город) и др.

Есть и опечатки: Новая Шурма названа Новой Шуршой. В нижней части карты границы района явно не совпадают с современными: в 1929 г. Софринскую волость передали Пушкинскому району. Тогда же в отдельный район выделили Константиновский (в центре с селом Константиново), а в 1957 г. Константиново и Загорск снова «воссоединились».

---

По материалам книги «Сергиев Посад. Взгляд сквозь века». Издательство «Ремарко». 2009 г.

 «СРЕДНЕВЕКОВЫЙ НЕКРОПОЛЬ ТРОИЦЕ-СЕРГИЕВА МОНАСТЫРЯ – СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ»

Монастырское кладбище Свято-Троицкой Сергиевой Лавры – одно из древнейших в Московской земле, ведет свое начало с конца XIV вв. Самое древнее захоронение – гробница основателя обители преподобного Сергия Радонежского. В XV в. погребены преподобный Никон Радонежский, Симеон и Андрей Радонежские, сыновья Серпуховского князя Владимира Андреевича (Храброго) (1425).

В те времена кладбища располагались на значительной территории монастыря, за исключением нынешней территории МДА, площади к западу от Успенского собора, и участков вдоль крепостных стен, концентрируясь вокруг храмов (самые древние у Троицкого собора). Начиная с XVI века, надгробия лежали плотными рядами, с небольшими проходами между ними. В течение веков могилы забывались, памятники разрушались, засыпались землей. Источниками по истории формирования монастырского кладбища являются сведения по сохранившимся в XIX веке плитам и записям описаний кладбища XVII века и Вкладной книги, оформленных архимандритом Леонидом Кавелиным в «Списке погребенных 1880 года» (всего перечислены 954 человека, из них – 622 – XV-XVII вв.). Важный вклад внесли также археологические наблюдения за земляными работами вокруг собора и на прилегающих к нему территориях, проводившиеся в 1950-х–2010-х гг. На сегодня зафиксировано 509 средневековых надгробных плит (целых и фрагментов, 208 – с надписями, 142 с установленными именами погребенных).

Исследователями уже было отмечено, что большинство (66%) погребённых (по найденным надгробиям) не упомянуты в монастырских документах. Таким образом, письменные источники дают гораздо меньше данных о реальном количестве погребённых. Поэтому обнаруженные в ТСЛ белокаменные надгробия XV-XVII вв., ныне хранящиеся в СПГИХМЗ и СТСЛ являются важным памятником прошлого и источником по истории монастырского некрополя.

Коллекция надгробий ТСЛ – самый крупный комплекс белокаменных средневековых надгробий Московской земли, превосходящий собрания памятников монастырей Москвы.

Бояре: Плещеевы, Басмановы (в.ч. Иван Федорович Басманов, окольничий, полководец царя Бориса Годунова, убитый под Москвою в 1604 году в сражении с атаманом разбойников Хлопком) Нагие, Волынские, Путятин, Кутузовы, Злобин, Сукины, Воейков, Головкины, Юхновы, Бибиковы, Новосильцев, Яновы, Сабуровы, Уваров, Нащокин, Воронцовы, дьяк Василий Беда (принесший Василию Темному весть о смерти в Новгороде его врага Дмитрия Шемяки), глава I ополчения Прокопий Ляпунов (1611), Ф.Т. Желябужский (1615) (глава посольства к патриарху Филарету с вестью об избрании его сына Михаила царем), Шеины (в т.ч. Михаил Борисович Шеин (1642) – полководец в Смоленской войне и Алексей Семенович Шеин (1700) – полководец Петра I, герой Азова, первый генералиссимус.

В XV-XVII вв. на монастырском кладбище были захоронены представители монашеской братии ТСЛ, архимандриты и настоятели ТСЛ, московские митрополиты и патриархи. Среди них: богослов и философ преподобный Максим Грек (1556), московские митрополиты: Феодосий Бывальцов (1475), Иосаф Скрипицын (1555), архиепископ Новгородский Серапион (1516), архиепископы Сергий (1484-1495) и Никандр, архимандриты ТСЛ: Дионисий (1610), Феодосий (1674), Евфимий (1700), Адриан Новгородец (1656), келарь и иконописец Евстафий Головкины, писатель иеромонах Арсений (Суханов).

В XIX веке в монастыре были похоронены московские митрополиты Филарет (Дроздов) (1867), Иннокентий (Вениаминов) (1879), русский писатель К.С. Аксаков. В ХХ в. – московский митрополит Николай, патриархи Алексий I и Пимен, наместник ТСЛ Иероним.

Очерк первый

Василий Беда – верный слуга московского князя Василия II. 

Летом 2001 года во время планировочных работ на территории Лавры между Трапезной палатой и папертью Никоновской церкви на глубине полуметра было обнаружено несколько средневековых надгробий. Одно из них было уникально. При внушительных размерах (длина – 197 см, толщина – 12 см), лицевая поверхность плита была украшена геометрическим орнаментом - обрамление и тяги - из рядов крупных треугольников (рис.1). В верхней части и в центре плиты - круглые клейма, заполненные в центре «решеткой» из треугольников. Надпись уставом резана вглубь: 

в лет(а) (6988) [1480] м(еся)ца мая в кв (22) д(е)нь преставис рабъ б(о)жiи инокъ васиянъ бывши диякъ василе¿ беда (рис. 2)

Имя этого человека связано с событиями, поворотными в истории средневековой России. 23 июля 1453 года в Москву из Новгорода пришла весть, что там «умре напрасно» князь Дмитрий Юрьевич Шемяка. Так весьма деликатно в московских великокняжеских летописях сообщалось о смерти злейшего врага великого князя Василия II Тёмного, с которым почти десять лет шла война за престол. 

Дело в том, что в независимых летописях говорилось прямо: «умре со отравы». Там сообщалось: «Того же лета посла великий князь Стефана Бородатого в Новгород со смертным зелием уморити князя Дмитрея. Он же приеха в Новгород к боярину княжо Дмитриеву Ивану Нотову, поведа ему речь великого князя; он же обещася, якоже глаголет Давид: яды хлеб мой возвеличи на мя лесть; призва повара на сей совет. Бысть же князю Дмитрею по обычаю въсхоте ясти о полудни и повеле себе едино куря доспети. Они же окаянным смертным зелием доспеша его и принесоша его пред князь; и яде не невый мысли их; не случи же ся никому дати его. Ту же разболеся, и лежа 12 дней преставися…»

Современники добавляли, что «лютаго зелия», привез в Новогород доверенный дьяк Бородатый, а подмешал яд повар Дмитрия Шемяки с подходящим прозвищем Поганка. Расправа с князем Дмитрием вызвала недовольство в разных кругах русского общества – уж очень средство было выбрано позорное. Из князя-«изгоя», полуразбойника он превратился в князя-мученика, князя-героя, которого враги не смогли победить в честном противоборстве. Как сообщает та же Ермолинская летопись, весть великому князю Василию Темному о смерти от яда его врага князя Дмитрия Юрьевича Шемяки, принес подьячий Василий с выразительным прозвищем - Беда, сразу же получивший за это дьяческое звание (по традиции награждать посланника, принесшего хорошую весть). Особенно резко осуждал убийство Шемяки один из виднейших церковных деятелей середины XV века – игумен Боровского монастыря Пафнутий, отказавшийся постричь в монахи раскаявшегося повара Поганку. Более того, в Триоди постной (молитвослов) XV века на последнем листе была обнаружена запись о смерти великого князя Василия II Тёмного, а рядом была приписка другим почерком: «Июда душегубецъ, рок твой пришед». Когда подьячий Василий Беда получил в Москве за сообщенную новость о смерти князя Дмитрия звание дьяка, летопись сообщает, что «прорекоша ему людие мнози, яко ненадолго будет времени его, и по мале сбысться ему”. 

Отметим еще три детали, связанные с находкой плиты бывшего дьяка:

1) плита Василия Беды вошла в историю Троицкого кладбища как надгробие с самой древней в московской земле датированной надписью. 

2) надпись содержит дату – 1480 год, – выходит после смерти Дмитрия Шемяки Василий Беда прожил 27 лет, что по меркам средневековья не так уж мало.

3) погребен бывший дьяк на самом почетном участке монастырского некрополя, у храмов основателей обители. Это свидетельство того, что наследник Василия II не забыл заслуг верного дьяка. 

Находка плиты с датой 1480 года явилось важным открытием в исследовании древнерусских надгробий. До этого самой древней подписанной плитой была плита Юрия Алексеева 1493 года. Часть исследователей поэтому связывала появление надписей на надгробиях с переломным моментом в духовной жизни средневековья – ожиданием конца света в 7000 году от Сотворения мира (1492 г. от рождества Христова). С этой точки зрения, надписи на плитах стали делать после того, как «страшная» дата миновала. Находка надгробия Беды опровергает эту версию и показывает, что появление надписей на плитах – отражение объективного процесса распространения грамотности, которая была более знакома насельникам монастырей.

                                          

Ил. 1. Надгробие Василия Беды                          Ил. 2. Надпись на плите Василия Беды

---

Зав. отделом «Археологический» Владимир Игоревич Вишневский.

 

Очерк второй

Под западной папертью Троицкого собора, сооруженной в конце XVI века, есть сводчатые подвалы, которые в XVII веке были превращены в родовые усыпальницы князей Трубецких и Одоевских. Погребения совершались под полом, а на стенах были укреплены закладные надгробные плиты. Среди них – могила князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого (ум. 24 июня 1625). 

Плита прямоугольный формы (43х58 см) расположена в третьей (северной) палате первая слева в западной стене. По краю - рельефный гладкий бортик. Надпись вязью вырезана оброном в четыре строки.

Д.М.Трубецкой - русский военный и политический деятель Смутного времени, один из руководителей Первого ополчения, глава Земского правительства (30 июня 1611 — весна 1613). Вместе с Дмитрием Пожарским и Кузьмой Мининым он содействовал освобождению от поляков столицы и на время после их изгнания и до избрания Михаила Фёдоровича был избран главным и единственным правителем государства. За свою деятельность получил титул «Спасителя отечества» и был одним из претендентов на царский престол на земском соборе 1613 года.
Князь Дмитрий принадлежал к роду князей Трубецких, ведущих свой род от внука Гедимина (их вотчина – город Трубчевск в Брянской области). Его отец Тимофей Романович (ум. 1602) служил боярином и воеводой в царствование Ивана Грозного и при дворе Бориса Годунова. Такая же карьера ждала Дмитрия, поскольку в 16 лет он уже был стольником при дворе царевича Федора Годунова. Но Федор был убит, воцарился Лжедмитрий I, который не приблизил к себе молодого князя. В стольниках Трубецкой остался и при Василии Шуйском, жаловавшим только своих родственников и приятелей.
Впервые Трубецкой упоминается 11 апреля 1607 г. в расходной книге денежного стола Разрядного приказа, как бывший на воеводстве Козельске. Недовольство положением при дворе толкнула князя Дмитрия на измену. Во время битвы на Ходынке в декабре 1608 г. он отъехал в Тушинский лагерь. Лжедмитрий II высоко оценил поступок молодого князя и сразу дал ему боярский чин ввёл вместе с многими родовитыми людьми в его тушинскую Боярскую думу (Трубецкой возглавлял Стрелецкий приказ), поставил его во главе отрядов юго-западных городов и запорожцев. Трубецкой не изменял новому государю и был при нем до самой его смерти в декабре 1610 г.
После гибели «тушинского царька» Трубецкой самой крупной фигурой в стане южнорусского дворянства, концентрировавшегося вокруг Калуги. Весной 1611 года он отказался присягнуть ставленнику «семибоярщины» польскому королевичу Владиславу. Во главе триумвирата (с Прокопием Ляпуновым и Иваном Заруцким) он руководит первым ополчением (численностью около 100 000 человек) восставшим против «семибоярщины».
Первое ополчение в апреле-мае 1611 г. штурмом взяло валы Земляного города и стены Белого города, освободив большую часть Москвы и заперло поляков в Кремле и Китай-городе. После гибели Ляпунова Трубецкой занял пост главнокомандующего (вместе с Иваном Заруцким) во главе немногих дворянских отрядов и подмосковных казачьих «таборов», которые были верны завету патриарха Гермогена и стойко держали в осаде более года польский гарнизон Кремля. Летом 1612 года он не поддержал Заруцкого, пожелавшего возвести на престол малолетнего сына Марины Мнишек от Лжедмитрия I и злоумышлявшего против Пожарского.
К ноябрю 1611 г. в полках ополчения оказались представители московских дворянских родов Змеевых, Измайловых, Исленьевых, Колтовских, Коробьиных, Одадуровых, Охотиных-Плещеевых, князей Приимковых-Ростовских, Пушкиных, Самариных». Знатные дворяне легко подчинялись аристократу-Трубецкому – в том не было никакой «порухи» для их родовой чести. А вот не столь знатный Ляпунов, и, тем более, безродный Заруцкий не годился на роль их начальника. Без Трубецкого дворянская часть ополчения могла просто разойтись по домам.
После ухода Заруцкого Дмитрий Тимофеевич единолично руководил первым земским ополчением. Известно, что на первых порах войска Трубецкого не сразу вступили в сражение второго ополчения с отрядом Ходкевича, шедшего на выручку, осажденным в Кремле боярам и польскому гарнизону. Причиной тому было взаимное недоверие.
Когда к столице подошли полки Минина и Пожарского, Трубецкой пригласил расположиться с ним в одном лагере, чтобы вместе разработать план наступления. Но Минин и Пожарский отказались, опасаясь казаков - бывших «тушинцев», хотя Заруцкий со своими сторонниками уже к тому времени покинул Москву. Естественно, что князь Дмитрий обиделся. Он целый год держал поляков в осаде, не имея достаточно продовольствия и денег для оплаты жалованья воинам, и те голодали и ободрались, а сытые, хорошо одетые союзники ими пренебрегают. Не надо забывать и психологию «местничества» - Трубецкой, представитель высшей аристократии не мог пойти на поклон низшему по чинам и заслугам Пожарскому. Поэтому, когда гетман Хоткевич подошел к Москве, Трубецкой не стал вступать с ним в бой, предоставляя возможность "богатым ярославцам" самим с ним справиться. Восемь часов бились части Второго ополчения с войском гетмана, не в силах отогнать его от города. Тогда по просьбе Пожарского к казакам направился Авраамий Палицын и, посулив троицкую казну, убедил их броситься в бой. Наконец некоторые казачьи атаманы не выдержали и с гневом заявили князю Дмитрию: "Из-за вашей нелюбви Московскому государству грозит погибель". Понимая свою неправоту, полководец согласился помочь Пожарскому и атаки Ходкевича 22-24 августа 1612 г. были отбиты.
Победа ополченцев сплотила всех и была отпразднована сообща строительством за один день походного храма. При соглашении о «единачестве» (около 22 сентября 1612) возглавил (вместе с князем Пожарским и Мининым) объединенную воинскую силу и Земское правительство. 22 октября казаки князя Дмитрия Трубецкого взяли штурмом Китай-город. Этот день (4 ноября н.с.) стал церковным праздником Казанской иконы Богоматери (в память освобождения Москвы), а в XXI веке государственным праздником народного единства.
Дмитрий Тимофеевич после освобождения Кремля вместе с Дмитрием Пожарским и Кузьмой Мининым оставался во главе Земского правительства до избрания царя Михаила Фёдоровича. В январе 1613 года Земский собор «за многие службы и за радение, и за промысл, и за дородство, и за храбрство, и за правду, и за кровь» даровал Дмитрию Трубецкому титул «Спасителя отечества» и вотчину Важскую волость с городом Шенкурском.
На земском соборе февраля 1613 года он был одним из претендентов на царский престол. Одна из повестей о Смутном времени рассказывает:
 «Князь же Дмитрей Тимофиевичь Трубецкой учрежаше столы честныя и пиры многая на казаков и в полтора месяца всех казаков, сорок тысящ, зазывая к собе на двор по вся дни, чествуя, кормя и поя честно и моля их, чтоб быти ему на Росии царем и от них бы казаков похвален же был. Казаки же честь от него приимающе , ядяще и пиюще и хваляще его лестию, а прочь от него отходяще в свои полки и браняще его и смеющеся его безумию такову. Князь же Дмитрей Трубецкой не ведаше лести их казачьей». Дело в том, взяв штурмом Китай-город, казаки захватили богатую добычу, Трубецкой попытался вернуть в казну часть захваченных денег и военной добычи и лишился поддержки войска – спаянного внутренней системой управления – казачьим кругом.
Потом именно казаки, ратовавшие за Романова, царя, «которому они будут служить, и который их будет награждать», осадили вождей ополчения Пожарского и Трубецкого в их дворах, чтобы изолировать соперников своего кандидата.
А когда монарший венец окончательно ушел от Дмитрия Тимофеевича, он тяжело переживал свое поражение: ««Лицо у него с кручины почерне, и паде в недуг, и лежа три месяца, не выходя из двора своего». Он даже не поставил свою подпись под грамотами, извещавшими города и земли об избрании Михаила Федоровича Романова на царство. Не стал царем и князь Пожарский, хотя тоже претендовал. Герои остались в стороне от больших должностей.
Гораздо сложнее ответить на другой вопрос: отчего в массовом сознании русских людей Минин и Пожарский – великие люди, истинные герои, а Трубецкой – нет? И такое отношение сложилось не в XIX или XX веке, а восходит к XVII столетию.
Пренебрежительное отношение многих современников к Дмитрию Тимофеевичу можно объяснить двумя причинами. Во-первых, осенью 1613 года ему вручили командование большой армией, отправленной бороться со шведами за Новгород. Дмитрий Тимофеевич вернулся из похода в 1614 году, потерпев тяжелое поражение. Неудача его была крайне болезненной для Московского государства.
Хотя заслуги перед Романовыми у Трубецкого были. Осенью 1618 года под Москву пришел королевич Владислав с армией. Три тысячи русских казаков, оказавшихся в осаде, побежала из города, не желая защищать его от поляков. «Государь за ними послал уговаривать бояр своих князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого да князя Даниила Ивановича Мезецкого. Они же их догнали в пяти поприщах от Москвы и едва их поворотили». Для того, чтобы остановить взбунтовавшуюся толпу казаков, требовались и мужество, и красноречие. Князь не побоялся казаков и честно выполнил возложенную на него миссию.
В царствование Михаила Федоровича Трубецкому дарованы были почет и богатство - пожалованы в Подмосковье имения Беседы (1619), Копытово (Алексеевское, 1621), здесь он построил храм Алексея человека Божьего) и обширное имение Гребнево (1623).
Во-вторых, в январе 1625-го, карьера боярина рухнула в одночасье. Трубецкого отправили на воеводство в Тобольск, в своего рода ссылку.
Историки предполагают, что виной всему могли быть амбиции князя и интриги его врагов. Может быть, ему припомнили, что он выразил недовольство, когда при венчании нового монарха на царство князь Трубецкой держал скипетр, а шапку Мономаха было поручено держать родному дяде царя Ивану Никитичу Романову, который был ниже его по заслугам. Или, когда осенью 1624 года Михаил Федорович женился на княжне Марии Долгоруковой, некоторые служилые аристократы, в том числе Голицыны и Трубецкие и не пожелали занять места за праздничным столом, поскольку, по их мнению, предложенные места оказались ниже их родовой чести.
Однако, в январе 1625-го, через год после свадьбы, скончалась царица Мария Долгорукова, а через три недели карьера Трубецкого при дворе закончилась. Михаилу Федоровичу не везло с женами, придворное окружение царя норовило сжить их со свету, и бедные женщины становились жертвами интриг. Быть может, Трубецкой пал жертвой клеветы в стремлении извести молодую царицу. Переживания, связанные с опалой, и многомесячное путешествие в Сибирь подкосили князя. Он прибыл к новому месту службы в мае 1625 года, и месяц спустя (24 июня) скончался.
Из Тобольска его тело было перевезено для погребения в Троице-Сергиеву обитель в подклете Троицкого собора, где были похоронены его отец - Тимофей Романович (ум. 1603), брат – Меркурий Тимофеевич (ум. 1610), мать – Ксения Семеновна (ум.1615), первая жена – Мария Борисовна (ум.1617) – надгробия их сохранились и поныне. Дмитрий Трубецкой был женат на Марии Борисовне (ум. 6 августа 1617 года), ставшей при царе Михаиле верховой боярыней. Этот брак, как и второй (на Анне Васильевне), был бездетным.

                 
Ил.1 Дмитрий Тимофеевич Трубецкой.
Портрет XIX в.

Ил. 2 Могилы Трубецких в подклете паперти Троицкого собора




Ил.3 Надгробие Дмитрия Тимофеевича Трубецкого.

---

Зав. отделом «Археологический» Владимир Игоревич Вишневский.


Очерк третий

Затерянная могила несостоявшегося русского Кромвеля

Около Успенского собора Троице-Сергиевой Лавры располагалась могила Прокопия Ляпунова - одного из руководителей Первого ополчения эпохи Смуты. Сейчас её смело время и неумолимое развитие лаврского кладбища – запустение старых могил и появление новых.
Прокопий Петрович Ляпунов происходил из провинциального дворянского рязанского рода. Дед Прокопия (Прокофия), происходил из служилых дворян рязанщины Ильиных и имел прозвище Ляпун. Прозвище появилось для того, чтобы отличить от себя от других Ильиных (например, Ростовских), и по-видимому, в середине XVI века, потомки Саввы Семеновича Ляпуна закрепили за собой фамилию Ляпуновых. В дворянских родах, знатных и незнатных, людям часто давали прозвища по черте внешности, характера, поведения, привлекающей внимание, явно отличающей их от прочих. Забавное название «ляпун» по одной версии означает лепешку (от «лепить» или «ляпать», делать лепёшки), по другой - мотылька. Похожее «хлебное» прозвище Басман имел боярин Данила Андреевич Плещеев, который дал начало роду Басмановых. «Басман» - дворцовый или казенный хлеб, на котором выдавливалось клеймо».
У Петра Ляпунова, который кончил жизнь свою где-то в конце 80-х годов XVI века, в невысокой должности осадного воеводы города Данкова, небольшой пограничной крепости, было 5 сыновей.
Ляпуновы проявили недюжинную политическую активность. После смерти Ивана Грозного, когда князья Шуйские распустили по Москве слух, что Богдан Бельский хочет убить бояр, царя Федора Ивановича и возвести на престол своего давнего друга Бориса Годунова, бунтующую московскую чернь возглавили Ляпуновы и повели её на штурм Кремля, требуя выдачи опричника Бельского. После ликвидации возмущения против Бельского рязанские дворяне Ляпуновы подверглись опале и по приказу Бориса Годунова были сосланы. В 1603 году Годунов жестоко наказал станичного голову Захара Ляпунова за самовольное снабжение заповедным товаром (порохом и мукой) порубежной казацкой вольницы и за местнические споры.
В 1603 году, в выборных дворянах (приближенных к Государеву двору) по Рязани, числится 4 брата Ляпуновых. Григорий, Прокопий, Захар и Степан. Григорий обладал высшим поместным окладом, 600 четвертей, Прокопий обладал вторым. Это говорит о том, что Ляпуновы подошли к верхушке этой провинциальной городовой корпорации, не имея в своём происхождении никаких особенных заслуг, или генеалогического старшинства.
После смерти царя Бориса годуновскую армию, находившуюся под крепостью Кромы, привели к присяге его сыну. Там, в составе правительственных войск, сражались братья Ляпуновы: Григорий, Прокопий, Захар и старший сын Прокопия — Владимир Ляпунов. Однако при подходе к Кромам войска самозванца, Прокопий Ляпунов в числе первых согласился с Петром Басмановым и Василием Голицыным перейти на сторону Лжедмитрия I. У Ляпуновых накопились давние обиды на царя Бориса.
Но приход самозванца и поляков Ляпуновых не устроил. Вскоре за открытое обличение Лжедмитрия I был казнен брат Прокопия, полковой воевода Григорий Ляпунов, а в Пронске были замучены и брошены в воду жена и дети младшего брата Степана Ляпунова.
После убийства Лжедмитрия I Ляпунов не присягнул Василию Шуйскому и участвовал в восстании Болотникова против царя Шуйского. Рязанские дружины под руководством Прокопия Ляпунова и Григория Сумбулова овладели Коломной, а затем, встретившись с основным войском Болотникова, подступили к Москве. Трудно сказать, в силу каких побуждений Ляпунов поначалу пристал к движению Болотникова (с ним он никогда не встречался). 15 ноября 1606 года подойдя к Москве, Прокопий Ляпунов перешел на сторону Василия Шуйского. Отчасти это было вызвано неприязнью дворян - «детей боярских» к казакам, отчасти — активной агитацией патриарха Гермогена в поддержку вновь выбранного царя. Накануне решающей битвы у с. Котлы вместе с Ляпуновым на сторону Шуйского перешли рязанцы, воевода Сумбулов и многие другие. За это 11 марта 1607 года царь жалует Ляпунова и его сына Владимира поместьем - дворцовым селом Исады на Оке под Рязанью. В дальнейшем отряды Ляпунова приняли активное участие в разгроме армий Болотникова. В июне 1607 года недалеко от Каширы на реке Восьме вместе с воеводами князьями Б.М. Лыковым и А.В. Голицыным он принял участие в сражении, где царское войско одержало победу над болотниковцами, предрешившую исход всего восстания. 15 ноября 1608 года царь пожаловал Прокопию звание думного дворянина и новое поместье - дворцовую деревню Руднево в Рязанском уезде.
Здесь надо признать, что Ляпунов вроде бы мало чем отличается от категории людей эпохи Смуты, которую называли «перелёты», то есть перебежчиков в 1608-09 гг. из Москвы от царя Василия Ивановича Шуйского в Тушино к самозванцу Лжедмитрию II и обратно для получения денег, поместий и должностей. Но Ляпунов не был простым «перелётом» - царские милости и поместья были ему не чужды, но он постоянно был озабочен поиском путей укрепления царской власти. В отличие от других крупных участников события Смуты он был весьма активен, не смущаясь сменой своих покровителей, которых сам активно продвигал.
Так, в конце 1609 года Ляпунов отправил в Александровскую слободу грамоту для находящегося там со своим войском победоносного полководца князя М. В. Скопина-Шуйского. В грамоте Ляпунов величал Скопина не князем, а царём, поздравляя его с царством. В наше время это называется «подставил». Поздравляя его с царством, Ляпунов «царя ж Василия яко змия угрызающе, укоряше его непотребными словесы, хотя то учинити, дабы князя Михаила в гордость привести и на Царя Василия хотя его вооружити». В порыве гнева (а может быть и страха?) князь Скопин хотел переслать эту грамоту в Москву вместе с посланцами Ляпунова. Но они упросили его не делать этого, и отпустил послов в Рязань, а грамоту разорвал. Но нашлись люди, которые сообщили царю Василию о грамоте Ляпунова, и он вместе с братьями заподозрил кн. Михаила Васильевича в намерении завладеть престолом. 23 апреля 1610 г. через четыре месяца князя Скопина отравили, а Ляпунов начал распространять грамоты в разные города, в которых обвинял царя Василия Шуйского в отравлении. Вместе с князем Василием Васильевичем Голицыным Прокопий начал готовиться к восстанию против царя. Князь Голицын рассматривался им теперь, как один из претендентов на трон.
Самое активное участие в свержении Шуйского после катастрофического поражения от войска Жолкевского в Клушинском сражении, принял Захар Ляпунов, младший брат Прокопия. 17-го июля 1610 г. Шуйский был сведен с престола, а 19-го насильственно пострижен в монахи и заточен в Чудовом монастыре. Государственная власть полностью перешла к боярской думе. Но ситуация резко поменялась, когда польское войско Жолкевского оказалось под Москвой. Ляпунов положительно отнёсся к решению думы об избрании польского королевича Владислава на царствование, отправил своего сына Владимира с приветствием к Станисла́ву Жолке́вскому, стал активно заниматься снабжением впущенного в связи с этим в Москву польского войска припасами.
В январе 1611 года московские бояре сообщили польскому королю Сигизмунду о восстании Ляпунова в Рязани. Идеологической поддержкой антипольского мятежа стали грамоты Патриарха Гермогена, который призывал восстать против находившихся в Москве поляков за православную веру. Отряды земских людей, прежде всего из городов Поволжья, направились к столице. Рязанское ополчение возглавил Ляпунов. К земскому ополчению примкнули служившие ранее «Тушинскому вору» Лжедмитрию II князь Трубецкой и атаманы Заруцкий и Просовецкий со своими казаками. Первым из правителей считался Тушинский боярин князь Трубецкой, как более знатный по рождению; вторым был Заруцкий вследствие своего боярства, полученного тоже в Тушине; третье место занимал, в качестве думного дворянина, Ляпунов. Но на деле главным двигателем и распорядителем был последний.
Восстание народа в Москве началось ещё до подхода сил ополчения. Поляки подожгли город, и большая часть Москвы была уничтожена огнём. Пожарский, успешно руководивший боевыми действиями против поляков на Сретенке, был тяжело ранен и увезён в Троице-Сергиев монастырь. Подошедшие ополченцы и казаки захватили укрепления Белого города, заперев поляков и русское правительство Семибоярщину в Китай-городе и Кремле. Началась длительная осада.
Ополченцы и казаки создали земское правительство, которое возглавили Прокопий Ляпунов, Трубецкой и Заруцкий. Конечно, Трубецкой и Заруцкий были боярами (получившими чин в тушинском лагере), но Ляпунову принадлежала ведущая, администраторская роль – он, думный дворянин, представлял интересы местного дворянства.
Ляпунов понимал сложный расклад сил в его ополчении и отсутствие в числе его сторонников достойных и одновременно родовитых бояр, из числа которых мог быть избран новый царь. Поэтому он решил вступить в сношения со шведским королем, чтобы выявить возможность возведения на престол его сыновей – Карла-Филиппа или Густава-Адольфа. К шведам поехал воевода Василий Иванович Бутурлин.
Историк Н.И. Костомаров так описывает Прокопия Ляпунова: «Прокопию Петровичу было лет под пятьдесят; он был высокого роста, крепко сложен, красив собою; чрезвычайно пылкого порывистого нрава, не разбирал лиц родовитых и не родовитых, богатых и бедных. Когда к ему разные лица обращались за делами, он заставлял их дожидаться очереди, стоя у его избы, а сам занимался делами и никакому знатному лицу не оказывал пред почтения, чтобы выслушать его вне очереди. Он строго преследовал неповиновение, своевольство и всякое бесчинство, а иной раз, не сдерживая своего горячего нрава, попрекал тех, которые служили в Тушине и Калуге ведомому вору; но более всего вооружил против себя казаков и их предводителя Заруцкого».
Первое ополчение раздирали противоречия. Дело в том, что казаки, пришедшие в основном в составе рати Заруцкого, привыкли к собственному сбору средств, и продовольствия. Ляпунов в первую очередь, пытался здесь установить определённый порядок, и наладить всё снабжение, и денежное довольствие через центральные органы ополчения. Между земским (в основном — дворянским) ополчением и казаками возникли раздоры, которыми решил воспользоваться начальник польского гарнизона в Москве Госевский для устранения Ляпунова. Одним из московских дьяков, была изготовлена подложная грамота, переданная в казачий лагерь.
Трижды казаки вызывали его на свой казачий круг, для разбора конфликтных ситуаций. В итоге, на третьем кругу, хотя ему дали личное заверение в неприкосновенности, он по фальшивой, подложной грамоте, якобы о призыве расправляться с казаками, был убит. Причём, его личный враг Иван Никитич Ржевский, выступил в его защиту, и тоже был зарублен казацким атаманом Сергеем Карамышевым.

Три дня изрубленные трупы Ляпунова и Ржевского валялись в поле подле острожка, брошенные на съеденье собакам. На четвертый день тела бросили в телегу и отвезли на кладбище ближайшей церкви Благовещения на Воронцовском поле (ныне угол улицы Воронцово Поле и Подсосенского переулка). Сын Владимир через два года перевёз тела Ляпунова и Ржевского в Троице-Сергиев монастырь, и похоронил, за вклад в 100 рублей.
Где находится могила Прокопия Ляпунова? Ссылаясь на списки могил Лавры, составленных в XVII веке (когда надписи на плитах еще хорошо читались), церковный историк Е.Е. Голубинский определил, что «могила его находилась у паперти Успенского собора, которая была у сего последнего с западной стороны и именно во втором ряду на правой руке от лестницы на паперть, бывшей с южной стороны». В Списке XVII века надгробных надписей написано: «идучи из паперти церкви Пречистая Богородицы (т.е. Успенского собра), у лестницы, на левой стороне род Булатниковых; в другом ряду от мосту (т.е. от южной лестницы с паперти) Дмитрий Федорович Скуратов…, Прокофий Ляпунов да Иван Ржевский убиты 119 (1611) года июля в 22 день». Надгробие Мавры Булатниковой было обнаружено в 1985 году. Следовательно, могилы Ляпунова и Ржевского расположены на участке к востоку от могилы Булатниковой, между надгробием Евпраксии (Евдокии) 1585 г. и проспектом (дорогой между Святыми воротами и Троицким собором). Этот участок в ХХ веке археологическим исследованиям не подвергался. Могут ли быть обнаружены надгробия Ляпунова и Ржевского? Это возможно, если плиты не были уничтожены при устройстве новых могил в XVIII-XIX вв. или разрушены корнями большой липы, которая сейчас растёт над ними (что тоже сильно затруднит раскопки).
Ляпунов являлся одной из крупных личностей не только в Смутное время Московского государства, но и вообще в русской истории. Обладая обширным умом и большою опытностью как в деле военном, так и в деле земского строительства в Рязанской земле, он не был исключительно местным деятелем.

            

Ил. 1. Прокопий Ляпунов. Современный рисунок
Ил. 2. Убийство Прокопия Ляпунова на казачьем круге. Современный рисунок
Ил. 3. Троице-Сергиева Лавра. Место могилы Ляпунова

---

Зав. отделом «Археологический» Владимир Игоревич Вишневский.

 

Очерк четвёртый

Могила царского воеводы

---

Зав. отделом «Археологический» Владимир Игоревич Вишневский.


Очерк пятый

Муж государственный, царедворец ловкий и гнусный изменник

В 2007 году у южного крыльца Успенского собора было найдено необычное захоронение. Кирпичный склеп с полукруглым сводом вмещал громадный белокаменный саркофаг прямоугольной формы. Внутри - прямоугольной формы деревянный гроб, окованый железными полосами. Это было первое погребение в монастыре, совершенное в склепе (традиция, пришедшая из Европы). Над склепом лежало белокаменное надгробие с редким орнаментом, совмещавшим элементы треугольчатого и жгутового. Надписи на плите не было – её вырезали (что тоже делалось нечасто) на крышке саркофага: лhта зрмз (7147) (1638) сентября в л(30) день преставис …Иван Тарасевич Грамотин во иноцех iоiль схимник

 

Ил. 1 Крышка саркофага Грамотина         

    

  Ил. 2  Надгробие Грамотина

Иван Тарасьевич Грамотин – заметная фигура в русской истории. Умный, начитанный и красноречивый, на протяжении 44 лет последовательно служил всем московским царям, самозванцам и претендентам на российский престол, принадлежал к видным деятелям Смутного времени. Мелкий дворянин, он трижды (1605 – 1606; 1611 – 1612; 1634 – 1635) стоял во главе Посольского приказа.

Историк XIX века М.П. Пуцилло писал о нём: «В истории встречаются личности, которые приобрели себе громкую известность не подвигами в пользу своего отечества, не выдающимися нравственными достоинствами, но важными преступлениями, изменой государству или существенным вредом, нанесенным родине. В русской истории таких личностей не много; но память о них еще живёт в народе. Ежели мы касаемся биографии думного дьяка И.Т. Грамотина, то только потому, что его жизнь представляется нам крайне интересной по той роли, которую он играл в Смутное время, – время междуцарствия и самозванцев. Он, – как это иногда говорится в просторечии, - то и дело присягал и отсягал. Но происходило это в такую пору, когда по выражению великой инокини Марфы Ивановны, употребленному ею в речи, произнесенной выборным, пришедшим в Ипатьевский монастырь, люди московские измалодушествовались. Все же странно, что такой человек, как Грамотин, совершивший столь тяжкие государственные преступления, перед которыми бледнеет преступление Мазепы, не только остался безнаказанным, но продолжал подвизаться на поприще государственной деятельности, на которой был положительно вреден».

Историк XVIII века Н.Н. Бантыш-Каменский определяет его следующими словами: «Муж государственный, царедворец ловкий, пронырливый, обесславивший имя свое гнусною изменою и постыдным себялюбием». Говоря таким образом, Бантыш-Каменский ничего не упоминает о его уме; а между тем ежели Грамотин и имел успех на таком скользком пути, каким был его путь, то обязан этим лишь своему тонкому уму. Этим только и можно объяснить почему голова Грамотина не попала на плаху под топор».

Год рождения Ивана Грамотина неизвестен. Он происходил из чиновничьей среды. Его отец, дьяк Тарас-Курбат Григорьевич Грамотин, служил в начале 80-х годов XVI века в военном ведомстве Московского государства (Разрядном приказе) и привлекался к дипломатической работе. Первое упоминание об Иване Тарасьевиче относится к 1595 году, когда ему доверили ведение документации дипломатической миссии. На начальном этапе своей карьеры он именовался в официальных документах Иваном Курбатовым, и лишь с 1603 года, когда его произвели в думные дьяки, он фигурирует под фамилией своего отца – Грамотин.
В 1599 г. Иван Грамотин в составе посольства Афанасия Власьева посетил Германию, а по возвращении в Россию он упоминается в качестве подьячего приказа Новгородской четверти. Вскоре его дела пошли в гору, возможно, благодаря покровительству вернувшегося в 1602 году из Польши нового судьи Посольского приказа Власьева, который знал Грамотина по совместному участию в двух посольствах.

В ноябре 1604 отправлен в большом полку против Лжедмитрия I в северские земли, но изменил Борису Годунову и был пожалован самозванцем в думные дьяки. В течение недолгого правления Лжедмитрия I Грамотин оставался одним из наиболее влиятельных лиц при дворе, возглавляя российскую внешнюю политику, а также Поместный приказ. В частности, он встречал перед аудиенцией отца царской невесты – Юрия Мнишека, 8 мая 1606 г. присутствовал на свадьбе царя и Марины Мнишек; в тот же день Иван Тарасьевич был отправлен Лжедмитрием к польским послам Гонсевскому и Олесницкому с приглашением на свадебный пир. После убийства самозванца, при Василии Шуйском он возглавлял Посольский приказ, но через месяц новый царь отправил его дьяком в Псков (1606 – 1608).

Жестокость и мздоимство воеводы Шереметева и дьяка Грамотина стали одной из причин городского восстания 2 сентября 1608 г., в результате которого Псков присягнул Лжедмитрию II. Восставшие горожане убили воеводу Петра Шереметева, а Иван Грамотин спас свою жизнь, перейдя на сторону нового "чудесно спасшегося царя Димитрия".
Дьяк отъехал в подмосковный Тушинский лагерь самозванца и вскоре стал одним из ближайших советников "вора". Самой известной акцией Грамотина в “тушинский период” явилась его неудачная попытка совместно с боярином М.Г. Салтыковым обманом склонить к капитуляции осажденный сторонниками самозванца поляками Я. Сапегой и А.Лисовским Троице-Сергиев монастырь в июле 1609 года. На помощь защитникам монастыря от Новгорода приближалось русско-шведское войско царского племянника М.В. Скопина-Шуйского. Чтобы добиться сдачи осажденных до прихода подмоги, изменники Салтыков и Грамотин, подъехав к монастырским стенам, сообщили, что царь Василий Шуйский уже свергнут, все города покорились “царю Димитрию”, а М.В. Скопин-Шуйский со своим войском идет на помощь тушинцам. Защитники монастыря не поверили их словам и продолжили оборону. В 1610 г. Грамотин сделался агентом Сигизмунда III. После пострижения Шуйского явившийся в Москву Грамотин был назначен Сигизмундом присутствовать в Поместном и Посольском приказах и в боярской думе с именованием печатником и думным дьяком. В сентябре того же года вместе с М. Салтыковым, Шереметевым и кн. В. Голицыным уговаривал москвичей не противиться вступлению в столицу польского отряда во главе с коронным гетманом С. Жолкевским, что, по словам исследователей, стало «крупнейшей из всех ошибок, содеянных семибоярской думой». В 1612 г. Грамотин участвовал в посольстве московских бояр, просивших на царство Владислава; ходил потом с Сигизмундом под Москву, уговаривал московских начальников подчиниться Владиславу и, не имев в том успеха, вернулся вместе с Сигизмундом в Варшаву, где оставался, до 1614 года. Вплоть до сентября 1615 года в официальных русских документах Ивана Тарасьевича именовали изменником, “первым всякому злу начальником и Московскому государству разорителем”. Тем не менее он вернулся в Россию и был не только помилован, но и вновь занял высокое место в московской администрации.
В начале 1615 г. появился в Москве, опять в звании думного дьяка. Сделавшись руководителем русской дипломатии, Иван Грамотин продолжил восстановление нарушившихся в годы Смуты внешнеполитических связей Московского государства. Грамотин принял самое активное участие в заключение Деулинского перемирия, завершившего войну с Польшей. По возвращении в Москву Филарета Романова, с которым он сблизился еще в Польше, он получал важные поручения: в 1621 и 1622 гг. вел переговоры с турецкими и английскими послами; в 1625 г. участвовал в установлении подлинности Ризы Господней, которую прислал в Москву персидский шах Аббас. Но в 1626 г., вероятно, за происки, интриги и казнокрадство, по настоянию Филарета был сослан в г. Алатырь. После внезапной смерти главы Посольского приказа И.К. Грязева в 1634 г. был срочно возвращен из ссылки, став в четвертый раз руководителем внешней политики Русского государства (случай беспрецедентный в истории дипломатии). Возглавлял приказ до своей смерти в 1638 году.

Беспринципность и двуличие сочетались в этом человеке с редкими политическими способностями, знанием языков и литературным талантом. По роду своей службы, постоянно общаясь с иностранцами (три раза ездил с посольствами, в 1612 – 1615 жил в Польше), Грамотин воспринимал отдельные элементы европейской культуры, о чем свидетельствует заказ им собственного портрета – явление, распространенное в Европе, но в России встречавшееся еще крайне редко.

 

Ил.3 Думный дьяк И.Т. Грамотин. Неизвестный художник. XVII в.   

Он занимался и литературной деятельностью – его перу принадлежит одна из редакций "Сказания о битве новгородцев с суздальцами". Голландский купец Исаак Масса охарактеризовал думного дьяка следующим образом: "похож на немецкого уроженца, умен и рассудителен во всем и многому научился в плену у поляков и пруссаков".

Помимо прочих пороков, Грамотин был в высшей степени корыстолюбив. Так, в 1-й Псковской Летописи говорится, что в 1607 году Грамотин взял себе в окрестностях Пскова лучшие дворцовые села в поместья и в кормление, посылал «в Ваймицы, на Куеву и по реке Великой, грабить крестьян и приказывал гнать их скотину во Псков; сам же выезжал из Пскова, брал многих крестьян в плен, пытал их, на мзде великой отпущаеще».

После Смуты Грамотин имел вотчины в Нижегородском уезде – в архивах сохранились жалобы чернецов и крестьян Толоконцевской пустыни Нижегородского уезда на принадлежавших Грамотину приказных и крестьян, причинявших насилия и захват их угодий (монастырь потерял 19 дворов, мельницу на Везломе, озера и угодья). Владел он и домом в Москве, на Посольской улице, в Китай-городе (теперь Черкасский переулок). При царе Алексее Михайловиче в нём останавливались разных стран послы, посланники и гонцы, одно время там жила грузинская царица Елена Леонтьевна, затем в 1679 году дом был пожалован царём Федором Алексеевичем боярину князю М.А. Черкасскому, первому русскому генералиссимусу при Петре I (1695).

Вкладная книга ТСМ содержит несколько страниц записей вкладов, сделанных Грамотиным и на помин его души его приказчиками: в 1620 году – 100 рублей, в 1624 – 200 рублей, в 1638 году – крест с мощами с распятием, золотой, с камнями, образ Спаса в киоте, на затворах – праздники, пелена с образом Богородицы Знамения, деисус в серебре на 27 досках: складни с праздниками и пророками – 200 рублей. Складень Богородица и Николай Чудотворец, у тех складней 2 пелены, образ Иоанна Предтечи обложен серебром золочен, 27 шанданов и лампада медная, судки столовые серебряные немецкого дела, золоченые – на 20 рублей, лохань и рукомойник – на 50 рублей; в 1642 году – 12 миней месячных писаны на полотенцах на золоте в киоте с камеями, ризы атласные с 10 золотыми дробницами с чернью, вотчина в Нижегородском уезде село Толоконцево с деревнями и починками и мельницами; в 1643 году – кабальный вексель на ярославского купца Надея Святешникова на 200 рублей, иконы-праздники на восьми полотенцах золотых с камнями, стихарь дьяконский – атласа серебряного с жемчугом, потир золотой с чеканкой и чернью, блюдо золотое, дискос и блюдце, копьецо – все это весом около 2 кг золота.

          

Ил. 4 Крест-мощевик. Вклад И.Т. Грамотина                  

Ил.5 Потир Грамотина. Вклад И.Т. Грамотина. Работа Андрея Леонтьева

В чем же причина благополучной судьбы столь неприятной и отвратительной личности? Ведь судьбы у его сторонников были иные: бояре М.Г. Салтыков и Ю.Н. Трубецкой бежали на службу польскому королю Сигизмунду, боярин А.В. Трубецкой и М. Молчанов убиты в дни московского восстания 1611 года, Федор Андронов казнён в 1613. Кроме изворотливого ума и красноречия, о которых уже упоминалось, можно добавить еще две причины: общая обстановка времен Смуты, когда изменники и «перелёты» встречались на каждом шагу, и очевидная нужда в дипломатических кадрах, знающих языки и политическую обстановку в соседних государствах.

---

Зав. отделом «Археологический» Владимир Игоревич Вишневский.

Очерк шестой

Полководец Василия II Тёмного и местный вотчинник

В 2002 году в 0,5 м к востоку от стены южной паперти Никоновской церкви Троице-Сергиевой Лавры, на глубине 0,7 м от дневной поверхности была найдена белокаменная плита. Лицевая поверхность украшена резным геометрическим орнаментом: рамка вдоль края из двух рядов крупных треугольников. Неправильной полукруглой формы клеймо вверху, заполненное в центре четырьмя квадратами, заполненными каждый четырьмя крестообразно расположенных треугольниками, и обведенное дугой из двух рядов треугольников. Полукруглые тяги из двух рядов мелких треугольников, соединяют боковые края обрамления с круглым клеймом, заполненным треугольниками-“лучами”. Плита асимметрична, изножье шире изголовья. Надпись под клеймом неровными буквами в одну строку говорит о том, что это захоронение Михаила Плещеева.

Поскольку не указано отчество погребенного, плита могла принадлежать представителю рода Плещеевых, носившего во второй половине XV – начале XVI вв. имя Михаил. Скорее всего, надгробие принадлежит Михаилу Борисовичу, правнуку родоначальника Андрея Плещея, отцу Григория Охоты - основателя рода Охотиных-Плещеевых. Это подтверждается и архаичность обработки плиты и её орнамента.

В 1446 г., во время борьбы великого князя Московского Василия II с князьями Галицкими за обладание Москвой, великий князь послал М.Б. Плещеева с небольшим отрядом к столице, бывшей в руках галицких князей. 25 декабря 1446 года во главе тверской рати вместе с отрядом Василия Темного счастливо обошедши рать князя Димитрия Шемяки, Плещеев внезапно подошёл к Москве. «В ту пору, - сообщает летописец, - в город ехала на праздник к заутрене Ульяна, княгиня князя Василия Владимировича Перемышльского и Угличского (дяди Василия II), и Никольские ворота были отворены». Москва была захвачена врасплох, М.Б.Плещеев взял многих людей князя Дмитрия Шемяки, «а граждан приведоша к целованию за великого князя Василия».

В перечне бояр великого князя Ивана III, унаследованных им от отца, Михаил Борисович стоит на первом месте. М.Б.Плещеев владел селом Ростокино (находилось на территории современного района Москвы – Ростокино) документально известным с XV века.
После смерти жены в 1447 году он передал село Троице-Сергиевому монастырю.
Уже будучи троицким иноком Мисаилом, он дал монастырю несколько пустошей в Переславском уезде (с.Выпуково в Верхдубенском стане Переславского уезда, и с. Богородицкое и Коряковское). Согласно последней данной грамоте чернеца Мисаила Плещеева (1467 г.), академик С.Б.Веселовский определил его смерть 1468 годом в Рождественской волости того же уезда”. Таким образом, надгробие М.Б.Плещеева – самое древнее из подписанных плит с установленным владельцем в некрополе Троице-Сергиева монастыря.

    

---

Зав. отделом «Археологический» Владимир Игоревич Вишневский.

 

Очерк седьмой

Могила астраханской царевны

В 2001 году во время земляных работ по нивелировке территории Троице-Сергиевой Лавры, в 4,5 м к югу от южной паперти Никоновской церкви, на глубине 80 см от современной поверхности были обнаружены белокаменные плиты – часть монастырского кладбища ХVI века. Надписи на них показали, что здесь компактно размещались могилы опричных воевод Ивана Грозного и их родственников, большинство которых – бояре Плещеевы. На одной из плит была прочитана надпись, вырезанная вязью:

лета 7054 (1565) октября в 26 день преставис раба божия Иулианея Захариина жена Ивановановича Очина Плещиева. Резчик допустил две ошибки: в отчестве – повторение двух слогов, а в фамилии – «и» вместе «е». Плита размером 190х61 см, толщиной 7,5 см, была расколота на 11 частей. Поверхность плиты украшена резным геометрическим орнаментом – обрамление из рядов мелких треугольников и внутренняя рамка в верхней части из крупных треугольников. Полукруглое и круглое клейма заполнены горизонтальными полосами из крупных треугольников, расположенных зигзагом. Кто были Ульяна и её муж? Заметим, что тогда имя женщины должно было сопровождаться упоминанием имён мужа или отца.

Муж, Ульяны, Захария Иванович Очин-Плещеев, был видным военачальником опричного войска Ивана Грозного, окольничим, участником походов на Казань и против крымцев, в разное время он был воеводой в Козельске, Мценске, Карачаеве, Казани. На верхушке опричной военной иерархии стояло всего восемь человек: И.Д. Колодка Плещеев, А.И. Плещеев-Очин, З.И. Плещеев-Очин, Ф.А. Басманов, князья М.Т. Черкасский, Ф.М. Трубецкой, А.П. Телятевский и В.И. Телятевский (или И.П. Зубан Телятевский). Все они принадлежали к родовитым семействам служилой знати.

Осенью 1554 г. на Захария Ивановича свалилась, как пишет историк Д.М. Володихин, очень странная радость. Летопись сообщает о том следующее:

 «О привезении на Москву цариц астраханских. Месяца октября 18 день в четверток привели в Москву к благоверному царю и великому князю Иоанну Васильевичу всея России самодержцу пленниц, астраханского царя Емгурчея цариц его, Тевкель, да Канзаду, да младшую дочь Ельякши, что взяты во Астрахани. И царь и великий князь государь русский велел цариц астраханских почтить, не как пленниц, но как бы свободных встретить казначею своему за посадом, и честно их велел государь держать, и корм довольный давать от своих царских погребов и палат. А младшая дочь царица астраханская Ельякши, едучи, по дороге в судах на Волге родила царевича, именем Юрашты. И когда приехали к Москве, царь и великий князь государь велел царевича крестить и с матерью, и наречено имя царевичу Петр, а матери его имя Ульяния. И царь и великий государь пожаловал, велел ее дать замуж за Захария Ивановича Плещеева, а царевича велел кормить матери его до возмужания».

Таким образом, с одной стороны, семейство Плещеевых – старомосковской нетитулованной знати (т.е. не князей) получило прибавку «царской крови», хоть и татарской…, а с другой, З.И. Плещееву – Очину достались чужая жена и чужой ребенок. Впрочем, как знать, – считает Д.М. Володихин, – не влюбился ли Захарий Иванович в Ельякши-Ульянию и не добивался ли сам такой необычной почести? Другой историк, академик С.Б. Веселовский считал, что «…этот политический брак обеспечил Захарию Ивановичу милостивое отношение царя». Действительно, Иван Грозный таким образом повысил статус одного из своих новых «выдвиженцев». Но милость эта была недолговременной.

В 1555 году Захария Иванович вместе князем Ногтевым разбил шведский осадный корпус у Орешка, затем участвовал в разгроме шведов в районе Выборга. На Ливонской войне он воевал не столь успешно – два раза потерпел поражение; во второй раз воевода потерял обоз и более 1000 человек одними убитыми. А в январе 1564 г. большая русская армия была разбита поражение на р. Уле, под Оршей причём Захарий Иванович и князь И.П. Охлябинин, бывшие в ней воеводами, они оба попали к литовцам в плен вместе с “700 большими дворянами и детьми боярскими”, неприятель захватил и обоз. Это было не просто поражение, а еще и позор, и утрата стратегической инициативы.

Во время пребывания Плещеева-Очина в плену его жена Ульяна умирает. Это подтверждает запись Вкладной книги Троице-Сергиева монастыря о вкладе на помин её души, сделанным в отсутствие мужа его родственником: ”7104 (1565) году ноября в 12 день по Ульяне Захарьине жене Ивановича Плещеева дал вкладу боярин Александр Данилович Басманов денег 50 рублев”.

Вернувшись из недолгого плена, Захарий Иванович не сразу смог восстановить прежнее доверие Ивана IV и свое высокое положение. В 1566 году под поручительство 26 опричных «князей и детей боярских» «…в том, что ему… в Литву не бежати и ни к которому государеву недругу нигде в удел не отъехать и не постричись… а побежит он… в Литву или х которому ко государеву недругу в удел отъедет, или пострижетца, или безвестно где денетца, ино… на порутчикех четыре тысячи рублев денег и… порутчиковы головы в его голову место». Иными словами, воеводе перестали доверять. Однако в 1567 г. он попал в опричнину, где в 1568 году удостоился боярского чина – может быть, в награду за “полонное терпение”, но по всей видимости благодаря родне – двоюродному брату – видному опричнику А.Д. Басманову (с которым Захария Иванович был в близких отношениях). Родственные связи, однако, и погубили его: в 1570 г. он был казнен вместе с Басмановыми, когда Иван Грозный уничтожал верхушку опричного войска. Место его погребения неизвестно.

Ил. 1.

Ил. 2.

Ил. 3.

Ил. 4.

Подписи к рисункам:

Ил.1. Средневековые надгробия, найденные у паперти Никоновской церкви в 2001 году.

рис.2. Надгробие Ульяны (Ельякшы) Плещеевой-Очиной. 1565 г.

рис.3. Надгробие Ульяны (Ельякшы) Плещеевой-Очиной. 1565 г. (рисунок)

рис.4. Надпись на надгробии Ульяны Плещеевой-Очиной.

---

Зав. отделом «Археологический» Владимир Игоревич Вишневский.

 

Очерк восьмой

Боярин Одоевский - Сперанский XVII века.

В Троице-Сергиевой Лавре под западным притвором Троицкого собора находится крипа с захоронениями князей Трубецких и Одоевских. На восточной стене первой (южной) палаты располагается надгробная плита. По краю – широкая рамка рельефного густого растительного орнамента в виде широких стилизованных листьев, заканчивающихся волютами и цветочными многолепестными розетками. Надпись сложной вязью в 4 строки, резаная оброном гласит:

лета 7197(1689) февраля въ 12 день на память иже во святых отца нашего алексея митрополита московского чюдотворца преставися рабъ божий болярин князь аникита иоаннович одоевской а погребен февраля в 17.

Князь Никита Иванович Одоевский ближний боярин и воевода, сын боярина князя Ивана Никитича Большого по прозвищу Мниха.Родился он в первом десятилетии XVII века. Его отец в годы Смутного времени был новгородским воеводой.
Одоевские – Рюриковичи, потомки черниговских князей (XIII колено от Рюрика), сперва именовались князьями Новосильскими, но из-за разорения города татарами перенесли в 1375 году столицу из Новосиля в Одоев,

Ил. 1 Надгробие князя Никиты Одоевского. 1689 г.

Ил. 2 Страницы печатного Соборного Уложения 1649 г.

 Ил. 3 Князь Н.И.Одоевский. Парсуна XVII в.

---

Зав. отделом «Археологический» Владимир Игоревич Вишневский.

 

Очерк девятый

Могилы несостоявшихся Ливонских королевы и принцессы.

В северо-западном углу Успенского собора Троице-Сергиевой Лавры находятся две гробницы. На торце одной-надпись (не резаная): Лета 7105 1597 июня 13 дня преставися благоверная королевна инока Марфа Владимировна в мирском звании Мария, дочь князя Владимира Андреевича двоюродного брата царя Иоанна Васильевича бывшая в супружестве за датским королевичем Магнусом, который в 1570 году титуловался и королем Лифляндским, а скончался лета 1583.

На торце второй гробницы надпись: Лета 7097 1589 марта в 17 день преставися благоверная королевна Евдокия.

В данном случае мы видим погребения лиц царской крови в самом почетном месте после кремлевских соборов. По другую сторону стены собора погребено царское семейство Годуновых. Мария Владимировна – дочь князя Владимира Старицкого, двоюродного брата Ивана Грозного, с которым царь расправился в 1569 году по подозрению в заговоре. В конце XVI века она (будучи ещё 10 летней девочкой) стала орудием во внешнеполитической борьбе России за Прибалтику. Союзником в Ливонской войне, которую Россия вела с 1558 года, должно было стать королевство Ливония - вассал России. Королем Ливонии планировался датский королевич Магнус, владевший островами Эзель и Даго в Курляндии. Союз должен был быть скреплён династическим браком. Первоначально Магнус был обручен со старшей дочерью князя Старицкого, Евфимией, но она умерла, дожив до свадьбы. В 1570 году состоялась помолвка, которая скрепила договор о вассалитете, в 1573 состоялась свадьба младшей дочери князя Старицкого Марии и Магнуса. Известный советский поэт Илья Сельвинский в своей пьесе «Ливонская война» представил Ивана Грозного, который был влюблен в Марию Владимировну, но жертвовал ею ради интересов государства. Магнус оказался плохим полководцем, не смотря на помощь русских войск, он не смог отвоевать земли в Ливонии, и в дальнейшем стал предателем - перешел на сторону поляков. В  марте 1583 года он умер. Мария вместе с дочерью Евдокией два года находилась в заключении у польского короля Стефана Батория в Рижском замке, пока посол правителя Бориса Годунова Джером Горсей не уговорил её вернутся на Родину. Особенность её положения была в том, что после смерти Ивана Грозного (1584) она была первой из потомков Калиты претендентом на престол, следующей за Федором Ивановичем и царевичем Дмитрием.

Тем не менее, никаких данных о конкретной причине ссылки и насильного пострига нет, хотя очевидно, что он помешал ей выйти во второй раз замуж и доставить какому-либо претенденту права на русский престол. Как пишет дореволюционный историк Дмитрий Цветаев, Борис Годунов предложил ей монастырь или темницу – и она выбрала первое. Её постригли в Пятницком Подольном монастыре у Троицы. А затем вместе с дочерью была отправлена в Подсосенский Богородичный монастырь (в 10 км от Троицкого монастыря). В 1589 году умерла её дочь. Английский дипломат Джильс Флетчер в своих записках «О государстве Русском» походя сообщил, что есть предположение об её отравлении по приказу Годунова.

Подсосенской Успенской обители, где в 1586-1617 гг. жила «королева Магнусова» Марфа Владимировна, в начале своего правления Годунов покровительствовал. Об этом свидетельствует и то, что он пожаловал в 1598 году монахиням Подсосенского монастырька хлебную ругу (милостыню). Бывшей королеве был предоставлен небольшой придворный штат и слуги (они жили рядом с монастырем в 12 дворах). Занимавшая превосходящее по своему положению место Марфа Владимировна лично владела несколькими селами и сельцами в Московском и Переславском уездах (в том числе большим селом Шарапово с тремя деревнями и мельницей на реке Торгоше), отдавая некоторые из них в держания «своим старицам» - игуменье Маремьяне Заболоцкой и княгине Феодоре Одоевской. В Подсосенье с 1605 года компанию Марии составила несчастная Ксения Годунова (в иночестве Ольга). В сентябре 1608 года обе женщины укрылись от поляков и казачьих шаек в Троицу и пробыли там во время знаменитой 16-тимесячной осады войск Сапеги и Лисовского. В отписке троицких старцев царю Василию Шуйскому от 3 июня 1609 года сказано, что «смута великая от королевы старицы Марфы: тебя государя поносит разныя словесы, и вора называет прямым царём, а собе братом; вмещает давно то смутное дело в чёрные люди; королева свои воровские грамоты писала ко вору: «спасибо де вам, что вступились за брата моего Московского государя Дмитрия Ивановича».

Ил. 3. Мария Владимировна Старицкая. Портрет работы неизвестного художника XVI века замка Розенборг – резиденции датских королей

---

Зав. отделом «Археологический» Владимир Игоревич Вишневский.

Очерк десятый

Иван Дмитриевич Плещеев, по прозвищу Колодка.

В 2007 году А.Л. Высоцким во время раскопок в западной галерее подклета Трапезной, на глубине 0,83 м от современной дневной поверхности, среди надгробий князей ростовских была найдена белокаменная плита, покрытая резным жгутовым орнаментом. Надпись в 5 строк (частично сбитая), гласила:

ЛЕТА 7096 (1588) года месяца дек[абря…] ПРЕСТ[АВИСЯ] ИВАН ДМИТРИЕВИЧ ПЛЕЩЕЕВ.

В некрополе XVI-XVII вв. Троице-Сергиева монастыря насчитывается тринадцать захоронений бояр Плещеевых. Кто такой Иван Дмитриевич?

Ил. 1. Расчищенные надгробия конца XVI века в западной части Трапезной палаты. 2007.

Рис. 2 Надгробие Ивана Дмитриевича Плещеева (Колодки). 1588 г.

Иван Дмитриевич Плещеев по прозвищу Колодка, опричный воевода. Прозвища в боярских семьях не редкость, они как правило отражали внешние качества (Толстой, Брюхо, Туша, Пирог, Некрас, Очи, Плещей (плечистый) или качества характера (Немой, Глухой, Замятня, Дурной, Бестуж). До возникновения фамилий некалендарные имена (прозвища), значительно более разнообразные, чем календарные, служили дополнительным опознавательным признаком. Колодкой (Колодой), вероятно обозначали человека полного и неповоротливого. Иван Дмитриевич – праправнук того самого Михаила Борисовича Плещеева, воеводы Василия Тёмного, захватившего в 1446 году Москву. Плещеевы служили справно царям воеводами и послами как минимум с начала XIV века.

На верхушке опричной военной иерархии Ивана Грозного стояло всего восемь человек: И. Д. Колодка Плещеев, А.И. Плещеев-Очин, З.И. Плещеев-Очин, Ф.А. Басманов, князья М.Т. Черкасский, Ф.М. Трубецкой, А.П. Телятевский и В.И. Телятевский (или И.П. Зубан Телятевский). Все они принадлежали к родовитым семействам служилой знати.

Первые четыре принадлежали роду бояр Плещеевых, служивших Московскому княжескому дому и имели в XV–XVI столетиях первостепенное значение при дворе. Плещеевых нередко назначали на воеводские и наместнические должности, некоторые добились думных чинов.

Историк Д.В. Володихин пишет об опричной верхушке: «в семействе Плещеевых он был старшим представителем. Его отец, Дмитрий Михайлович, участник взятия Казани, добился когда-то окольничества, но сам Иван Дмитриевич никакими заслугами и высокими чинами до опричнины отмечен не был. В «Дворовой тетради» он числился заурядным дворовым сыном боярским по Переяславлю-Залесскому. Разрядами до опричнины он просто не замечен (!), и, быть может, совершенно не обладал командным опытом. И вдруг – высшее, а затем несколько просто высоких назначений в опричном корпусе. Судя по разрядной росписи опричного выхода под Калугу весной 1568 г., Иван Дмитриевич был назначен опричным «главнокомандующим» – первым воеводой большого полка. Одновременно с этим войском в районе Одоева и Мценска разворачивалась вторая опричная армия – под командой А.И. Плещеева-Очина. По свидетельству росписи совместного похода одоевских и калужских полков, который так и не был совершен, Иван Дмитриевич стоял выше А.И. Плещеева-Очина: в случае схода тот должен был подчиниться. В 1567 или 1568 гг. И.Д. Колодка Плещеев возглавлял небольшой отряд опричников в той же Калуге. В конце 1568 – первых месяцах 1569 г. Иван Дмитриевич стоял с крупными силами опричнины (отряды еще трех военачальников) во Ржеве как первый воевода. В 1569 г., видимо, на весенние и летние месяцы до августа включительно, его назначили первым воеводой полка правой руки вместо умершего А.П. Телятевского в большой опричной армии, стоявшей под Калугой, а затем передвинутой к Туле. И.Д. Плещеев оказался в подчинении у своего родственника Ф.А. Басманова, который на этот раз был поставлен главнокомандующим. В мае 1570 г. Ивана Дмитриевича расписали первым воеводой в отряде, стоявшем «у Онтонья Великого» по вестям. Возможно, тогда часть подчиненных ему сил участвовала в разгроме крымских татар 21 мая под Зарайском: воевода кн. Д.И. Хворостинин доложил царю, что ему удалось разбить неприятеля. С.Б. Веселовский ошибочно писал о И.Д. Плещееве, что он «…на службе в опричнине ничем не отличился». Между тем одно время в опричной военной иерархии Иван Дмитриевич стоял на первом месте! Более справедливо, думается, мнение Р.Г. Скрынникова, считавшего Ивана Дмитриевича «высокопоставленным опричником». После падения А.Д. Басманова-Плещеева в службах его родича виден перерыв на полтора года. После этого он получает скромное назначение третьим воеводой сторожевого полка (1572); вскоре идет в маленький Орешек «по ореховским вестям» для «береженья». Очевидно, этот человек на деле доказал, что силен не одними лишь родственными связями, но и воинским умением. Поэтому он не только уцелел в период опалы на Плещеевых, но и смог через некоторое время возобновить подъем по карьерной лестнице. После нескольких низких должностей он вновь «идет в гору». Ивана Дмитриевича постоянно отправляют на передний край «ливонского фронта». В 1573 г. он уже назначается воеводой в Юрьев-Ливонский. Правда, позднее его будут ставить в основном вторым или третьим воеводой в Юрьеве, но и это – много. В 7083 (1574 – 1575) г. Иван Дмитриевич участвовал в одном из ливонских походов, в 1582 г. возглавил передовой полк в одном из последних больших походов Ливонской войны. В 1575 – 1576 гг. он сидел первым воеводой в Пайде. В 1584 г., в первый же месяц правления царя Фёдора Ивановича, И.Д. Плещеева поставят вторым воеводой в полевую армию, отправленную под Серпухов «для приходу крымского царя и нагайских мурз». Вскоре этот военачальник был отставлен от службы, вероятно, по ветхости лет. В 1583 – воевода в Муроме, в 1585 – окольничий на приеме литовского посла, в походе на Ивангород,

В Боярском списке 1585 – 1587 гг. против его имени уже стоит пометка: «Нет. В деревне». Д.В. Володихин считает, «на сей раз опричнина и родственная поддержка выдвинули в ряды видных московских военачальников дельного человека. Не видно, чтобы он блистал полководческим талантом, но его, скорее всего, считали толковым, надежным командиром». Из его жизненного пути видно, что дворянская служба была практически пожизненной – Иван Дмитриевич пробыл «в отставке» – до своей смерти, всего три года.

Владел он Переславском уезде сельцом Твердилковым. Вкладная книга Троице-Сергиева монастыре сохранила запись: «60 (1552) го году марта в 1 день дал вкладу Иван Дмитриевич Плещеев по матери своей Анне денег 30 рублев». 

---

Зав. отделом «Археологический» Владимир Игоревич Вишневский.

Очерк одиннадцатый

Могила участника обороны монастыря в период Смуты.

Летом 2013 года археологами А.Л. Высоцким (Институт археологии РАН) и В.И. Вишневский (Сергиево-Посадский музей-заповедник) в процессе планировочных работ под южным крыльцом Успенского собора Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, на глубине 1,1 м было найдено белокаменное надгробие. В XIX веке оно было перемещено с могилы и уложено в фундамент крыльца собора. Плита массивная, с характерным для первой половины XVII века резным орнаментом: на лицевой стороне рамка и тяги в виде жгутов, с «солярными» клеймами, на боковых гранях – рельефные арочки и ленты врезных треугольников (т.н. «акулий зуб»).

В верхней части плиты резная надпись: лета 7129[1621] года марта в 14 день преставися старец илинар[х по]номар.

Могил старцев найдено в Троице-Сергиевом монастыре немало, но эта была особенная. Пономарь Илинарх – один из монахов Троице-Сергиева монастыря – участников героической обороны 1608 – 1610 гг., о ком написал автор «Сказания» об осаде монастыря келарь Авраамий Палицын.

Было время Смуты, царя Василия Шуйского признавали не все – против него были и войска самозванцев (вместе с поляками), и часть бояр, дворянства и казачества. Палицын показывал, что в защите монастырской крепости от войска Сапеги и Лисовского важную роль играли не только защитники-воины и их оружие, но и молитвы иноков и их пророчества, которые воодушевляли обороняющихся. Автор «Сказания» стремился в деталях показать своим читателям, как небесная помощь ниспосылалась защитникам обители в самых трудных для них обстоятельствах. Явление помощи открывалось в видениях. Причeм видений удостаивались и защитники монастыря, и осаждавшие. Первым в видениях подавалось поддержка, вторым – устрашение. Святые являлись Илинарху во снах.

Первый раз Преподобный Сергий явился пономарю Илинарху во сне: «пономарь Илинарх сeде почити и в забытии сна бысть. И абие видит в келию его вшедша великаго чюдотворца Сергиа и рекша ему: «Скажи, брате, воеводам и ратным людем; се к пивному двору приступ будет зeло тяжек, они же бы не ослабeвали, но с надежею дерзали». И видe святаго ходяща по граду и по службам, кропяща святою водою монастырская строениа». Приступ сапежинцев начался, был жесток, но успешно отбит.

Другой раз к Илинарху явился Сергий со словами: «Рцы (скажи) братии и всем страждущим во осаде, почто унывают и ропщут на держащего скипетр. Аз неотступно молю Христа бога моего. А о людех не скорбите, людей к вам царь Василий пришлёт». И пророчество сбылось – вскоре в обитель сквозь «литовские полки» прорвался отряд казаков атамана Сухана.

Описано и третье явление Илинарху Преподобного Сергия: «Великий Сергий паки является пономарю Илинарху, глаголя сице: «Рцы братии и всем ратным людем! Почто скорбят, что вести послати Москве нельзя? Аз послал от себе к Москве трех учеников своих: Михея, да Варфоломея, да Наума. И воры и Литва видеши их». Впоследствие сами сапежинцы подтвердили, что видели скачущих в Москву на конях монахов, но догнать не смогли. После этого польско-литовские отряды сняли осаду и ушли от стен монастыря.

Являлся во сне Илинарху и Преподобный Никон, «глаголя сице: «повеждь болящим людем: се падет снег во сию нощь, и хотящий исцеление получити да трутся тем новопадшим снегом! Рцы же всем людем, яко Никон сказа се!». Иринарх рассказал всем о своем сне, наутро снег выпал и многие им вылечились – «иже веру сему емшеи и тем снего тершеся от тех мнози здравия получиша».

Конечно, «Сказание» Палицына (а оно очень серьезно изучено) – не летопись, а литературно-публицистический трактат с включением исторических фактов и религиозным посылом. Религиозный смысл стояния за эту крепость в представлении многих сопрягался с их конфессиональными и патриотическими интересами, с их усилиями оградить свою веру и своё отечество от супостата.

Но, несомненно, герой «Сказания» Илинарх был историческим лицом, и обнаружение его могилы на престижном участке монастырского кладбища является новым свидетельством почитания его памяти современниками.

                                     

Ил. 1. Надгробие пономаря Илинарха. 1621 г.

Ил.2.  Всадники. Эпизод из истории осады Троице-Сергиевой лавры. 1932 г.

---

Зав. отделом «Археологический» Владимир Игоревич Вишневский.

 

Малоизвестная указная грамота Петра I о привлечении Троице-Сергиева монастыря к созданию «воронежского» флота из собрания Сергиево-Посадского государственного музея-заповедника

Решение о создании флота было принято боярской думой в ок­тябре-ноябре 1696 г. Первый период его создания получил назва­ние «кумпанский»^[1].
Согласно широко растиражированной версии, изложенной в популярных изданиях, Троице-Сергиев монастырь по грамоте царя Петра I 1698 г. должен был построить 3 корабля и 3 военные галеры со всем снаряжением^[2].
Однако в авторитетных изданиях по истории русского флота, в частности, у Н.Г. Устрялова и С.И. Елагина, за Троицкой обите­лью по первому указу 1696 г. было закреплено строительство двух «ших-бомбардиров» и одной галеры^[3]. 3 декабря 1697 г. царь распо­рядился построить ещё и «добавочные» суда. Для Троицы это бу­дет бомбардирский корабль и половина галеры, «складная» с Ново­девичьим. Таким образом, по указам царя 1696 и 1697 гг. обитель Сергия Радонежского обязывается сооружением 3 ших-бомбардиров, одной целой и одной половинной галеры со всем снаряже­нием^[4].
Затеянный Петром «великий препороториум» уже в декабре 1697 г. беспокоил его «мраком сумнения» по поводу качества возводимых кораблей. Волнуясь за начатое дело, Пётр издал несколько указов, корректирующих требования к строительству и оснастке кумпанских кораблей. Все эти меры, к сожалению, негативно скажутся на всём воронежском флоте, в том числе и на «троицких» кораблях.
Бомбардирские корабли, построенные Троицей, получили гром­кие имена и эффектные девизы, но никогда не участвовали в сра­жениях^[5]. После их передачи в 1701 г. в адмиралтейство их решено сделать запасными, провиантскими^[6].
О «троицких» галерах известно очень мало. Только одна из них, заложенная по указу 1696 г., была под Азовом. В 1711 г. при сдаче Азова переведена в Черкасск. «Складная» же троицкая галера ни­когда не была спущена на воду. Её «престранная препорция» со­ставляла в длину 140 английских футов, ширину 12 футов 7 дюймов, «интерюйм» 6 футов 2 дюйма В 1704 г. она находилась на месте постройки, а после 1709, как сгнившая, разобрана.
Грамота, хранящаяся в Музее, относится ко времени строитель­ства флота «на Воронеже» после второго указа 1697 г.^[7] Она нераз­рывно связана с двумя другими грамотами, относящимися к той же теме, но хранящимися в РО РГБ^[8]. Все эти грамоты являются един­ственными сохранившимися источниками по истории строитель­ства Троицей кораблей «на Воронеже», отложившимися в архиве Лавры. Ни одна из них не опубликована ни в одном из авторитет­ных изданий по истории флота.
Они упоминаются в описях казны монастыря второй четверти XVIII в. ^[9] и сохранились благодаря особым условиям их хранения в ризнице, отдельно от сгоревшего в 1746 г. архива. После создания музея в 1920 г. две грамоты были переданы в филиал Румянцевского музея.
Итак, первая грамота, относящаяся к 4 апреля 1698 г., называет­ся «Приговором властей монастыря» и имеет на обороте скрепы соборных старцев, упоминаемых в преамбуле^[10]. В Описи казны 1724 г. она названа так: «Властин приговор о держании на новоуказ­ные морские суды в расход монастырских из сбору оброчных денег 7206-го году за их руками». В описи РГБ она названа иначе: «Приго­вор властей и соборных старцев Троице-Сергиева монастыря о невоз­можности собрать деньги по указу царя Петра Алексеевича на кора­бельное строение для хлебного недороду и крестьянской великой скудо­сти 4 апреля 1698 г.»^[11]
Грамота содержит сведения по истории строительства как пре­жних, так и «новоуказных» кораблей. Она свидетельствует о слож­ностях монастыря, связанных со сбором средств на строительство. Из текста приговора ясно, что монастырь, выполняя первый указ 1696 г., уже собрал с населения троицких вотчин за год по рублю на корабельное строение. Власти монастыря, опасаясь крестьянского разорения, решают внести вновь запрашиваемую государством сум­му по новому указу от 1697 г. из собственных сборов. При этом в тексте отмечено, что заплаченные вперёд деньги будут собраны с них же, крестьян и бобылей Троицы, в следующем году.
Значение «Приговора» и последовавшие в связи с ним действия монастыря становятся ясны из другой грамоты, которая относится к 12 мая 1698 г.^[12] Троицкие «архивисты» почти 300 лет назад назвали её так: «Грамота из Приказу Большего Дворца о держании на кора­бельное строение денег и о присылке приходных и расходных в тот Приказ книг за приписью дьяка Григория Посникова, за справою Ивана Яковлева»^[13]. Важно отметить, что и в описи фонда 303, и в описании, приложенном к цифровой копии грамоты, она датиро­вана неверно. В них указан 1699 г., тогда как она создана в 1698.
Грамота иллюстрирует отдельные события, связанные со строи­тельством флота на Воронеже, сообщая интересные сведения о несохранившейся переписке монастыря с царём по этому вопросу^[14]. Из текста видно, что после вынесения соборного приговора от 4 ап­реля власти монастыря на следующий день отправили царю от­писку, очевидно, того же содержания. Грамота от 12 мая свиде­тельствует, что власти, прося царя решить вопрос о способе финан­сирования строительства кораблей, ссылаются не только на обни­щание крестьян, как это было в приговоре от 4 апреля, но и прибавляют рассказ о понесённых затратах на покупку рыбы для обихода обители и «для пришествия государя».
Важным для данной темы является сообщение об указанной властями стоимости работ по сооружению и оснастке как прежних, так и новоуказных кораблей в 10000 рублей. Эту сумму царь сокращает до 7000 рублей, считаясь с жалобами властей на понесённые затраты.
Текст документа насыщен и другими подробностями взаимоотношений обители с царём. Особое значение в этой связи приобретает распоряжение царя о присылке в Приказ Большого Дворца приходо-расходных книг. Требование к прозрачности денежной казны монастырей не ново для того времени. Царское распоряже­ние о запрете тратить деньги без указа и о присылке приходо-расходных книг, общее для всех монастырей, было дано ещё в 1697 г.^[15] Однако повторение требования в грамоте от 12 мая 1698 г. подтверждает стремление государя держать под контролем доходы обители.
В дальнейшем крестьяне и бобыли по-прежнему выплачивали свои денежные долги и на корабельное строение (за 1700—1701 гг.), и на корабельную починку (за 1700-1702 гг.), и за плотников (за период с сентября 1702 по сентябрь 1703 г.). Эти «доимки», назван­ные по-разному, возникали и в дальнейшем, в соответствии с ме­нявшимся корабельным законодательством. Администрация оби­тели аккуратно взыскивала их со своих людей, что устанавливается только за 1700—1703 гг. благодаря сохранившейся приходо-расход­ной книге Троице-Сергиева монастыря 1703 г.^[16]
В грамоте упоминаются несохранившиеся ныне «отписки» вла­стей к царю от 16 февраля и 5 апреля 1698 г. Ответом, вероятно, стала грамота от 12 мая, иначе по тексту мелькали бы, в соответ­ствии с делопроизводственной традицией эпохи, и другие докумен­ты с указанием даты. По поводу «отписки» царю от 5 апреля можно сказать, что она повторяла «властин приговор» от 4 апреля, так как грамота от 12 мая повторяет всё его содержание с добавлением жалобы на затраты обители на пришествие государя и покупку рыбы. Относительно грамоты от 16 февраля можно лишь предположить, что в ней шла речь о необходимых для корабельного строения при­пасах: парусах, канатах, якорях, пушках и прочем, которые по указу государя должен был поставить монастырь, но о которых в собор­ном приговоре речь не шла.
Третья грамота (указная), относится к 24 августа 1698 г.^[17] В XVIII в. она называлась: «грамота из Приказу Болыпаго Дворца о держании и монастырских из отписных денег на покупку морских припасов 7 тысяч рублев, за приписью дьяка Григория Посникова, за справою Ива­на Яковлева 206 году»^[18]. Приводим её текст полностью^[19]: «От великого г(осу)д(а)ря ц(а)ря и великого /кн(я)зя Петра Алексеевича всеа великия /и малыя и белыя Росии самодержца, в Тро/ицкой Сергиев м(о)н(а)ст(ы)рь б(о)гомольцом /нашим архимандриту Евфимию, ке­ларю /старцу Мисаилу, казначею старцу Пахомию /з братьею.
В н(ы)нешнем в 206-л/ году, /августа в 19-м числе, писали вы к нам /великому государю, что по н(а)шей великого /государя грамо­те на строение прежних /указных морских судов и на стро/ение новоуказного судна и на складное /судно подрятчику и на всякие припасы /издержали вы из отписных денег семь /тысяч рублев. А на какие росходы те /деньги издержаны и тем деньгам росход/ные книги к нам великому г(осу)д(а)рю в Приказ Большого Дворца вы пришлете. /А на те ж де морские суды велено вам /готовить мозжеры медные, и бомбы, /и ядра, и дроби, и на покупку всяких / припасов деньги надобны ж, а без нашего /великого г(осу)д(а)ря указу, из отписного числа /денег держать вы опасны, и о тол/ бы вам н(а)шъ великого г(осу)д(а)ря указ учинить./
И как к вам ся н(а)ша великого /г(осу)д(а)ря грамота придет, и вы бъ /богомол(ь)цы н(а)ши х карабел(ь)ному строе/нию на припа­сы на самые нужные, /бес чего быть невозможно, деньги /велели держать. А что на кара/бел(ь)ное строение и на припасы денег/ в приходе и в росходе, и те приходные /и росходные книги присы­лали к нам /великому г(осу)д(а)рю, да о том писали, /а о/иписку и книги велели подать /в Приказе Большого Дворца боярину /на­шему Тихону Никитичю Стрешне/ву с товарыщи. Писан на Моск­ве/ лета 7206 го, августа 24».
Итак, эта грамота сообщает, что ТСМ к 19 августа 1698 г. истра­тил по указу 7000 рублей на постройку и оснастку кораблей и что монастырю вновь требуется позволение царя оплачивать расходы на оснащение кораблей из собранной казны.
Известно, что к 1704 г. обитель истратила на постройку и осна­щение кораблей 23602 рубля, а всего должна была заплатить 44253 рубля^[20]. Подробности затрат на корабельное строение после грамо­ты от 26 августа 1698 г. известны только за период с 1 сентября 1702 по 1 сентября 1703 г. Например, о выплатах посланным в Воронеж для корабельного дела «со всеми снастями» троицким плотникам, токарям, кузнецам, а также стрельцам, охранявших двор с кора­бельными припасами, о закупках смолы «кораблям в плавной ход» узнаём из приходо-расходной книги 1703 г.^[21]
Уже после смерти Петра ТСМ будет жаловаться правительству на понесённые затраты, прикладывая соответствующие «реестры», не упоминая, однако, о тех пожалованиях и привилегиях, которые были даны монастырю Петром. Льготы, данные царём, «не в при­мер» остальным кумпанщикам, позволили ему частично компенси­ровать денежные потери. В частности, правительство Петра разре­шило монастырю произвести выгодный обмен землями с помещи­ками Елецкого уезда в 1698 г. «для их монастырских денежных и хлебных платежей в его великого государя казну для корабельного строения»^[22]. Кроме того, царь пожаловал Троице три монастыря. В 1699 г. Белопесоцкий на Кашире, а в 1700 г. два: Николо-Песношский в Дмитровском уезде и Астраханский со всем имуще­ством, включая земли и угодья с населением^[23].
Изучение грамоты связано с некоторыми затруднениями. Обо­ротная сторона почти не читается. Только часть подписей удаётся расшифровать, а именно указание адресата и скрепы дьяков, кото­рые можно «прочитать» только с помощью казначейских описей и Копийных книг^[24]. Однако одна фраза, а именно подпись лица, подавшего документ властям, вообще не читается, а перепис­чики XIX в. записи такого рода не копировали. Автору удалось разобрать лишь обрывки имени и даты: «206 г. августа <...> подал подъячей <...>.фонасей <...>».
Подводя итог рассказу о трёх ныне известных грамотах, отло­жившихся в архиве Троице-Сергиевой Лавры, повествующих об участии монастыря в строительстве флота «на Воронеже», отметим, что, кроме деталей собственно кораблестроительной истории, все эти документы содержат и ценную информацию по истории взаи­моотношений государя и монастыря. Главной мыслью всех грамот, основным их мотивом был вопрос о способе финансирования «тро­ицких» кораблей, на которое власти запрашивают разрешение, при­чем с обязательством высылать приходно-расходные книги^[25]. Гра­моты сообщают и о том, как администрация обители пыталась убе­речь своих людей от тяжёлых затрат по причине «хлебного недоро­ду» и «великой крестьянской скудости».
В целом же значение публикаций неизвестных ранее докумен­тов остро актуально, потому что работа над систематическим ис­следованием многих вопросов истории троицкой корпорации ещё далека от завершения, в том числе и потому, что еще не все её документы введены в научный оборот.

---

^[1] История отечественного судостроения. СПб., 1994. С.65.; Петрухинцев Н.Н Два флота Петра I: технологические возможности России // Вопросы истории. 2003. № 4. С. 117.
^[2] Музей-заповедник в Загорске. Путеводитель. М., 1975. С. 83; Загорский музей-заповедник. Путеводитель. М., 1990. С.22.
^[3] Устрялов Н.Г. Истории царствования Петра Великого. Потешные и азовские походы. Т. 2. СПб., 1858. С. 528—531; Елагин С И. История русского флота. Период Азовский. СПб., 1864. С. 51—72. Приложения. Ч. III. С. 164, 177-178, 278,311,337-338.
^[4] Бомбардирский корабль — «парусный 2—3-х мачтовый корабль, воору­жённый пушками крупного калибра, предназначенный для обстрела бе­реговых укреплений <...> Обладал повышенной устойчивостью, прочно­стью корпуса и имел небольшую осадку». «Галера — боевой гребной корабль с одним рядом вёсел»; История российского флота. Современная версия. М., 2006. С. 660—661.
^[5] Один «бомбардир» именовался «Бомба» с девизом: «Горе тому, кому достанусь». Его длина была 92 футов 9 дюймов, интерюйм в 11 футов 10 дюймов. Мастера — «венециане» Яков Моро и Ян Вентуини. 23 марта 1703 г. она была переведена из Воронежа на Устье. В 1710 г. находилась в Таврове на блоках. Другой корабль назывался «Агнец» (Ламготес), его размеры были: длина 87 футов, ширина 28 футов, интерюйм 10 футов 8 дюймов. Мастер Ян Вентуини. Третий, новоуказной, т.е. добавочный, заложенный в 1698 г., назывался «Страх» (Сшхрек). Его длина 90 футов, ширина 28 футов, интерюйм 11 футов 4 дюйма. Строил его Яков Моро. И «Агнец», и «Страх» в марте 1703 г. были переведены из Воронежа на Устье, а в 1710 г. они числились в Таврове на блоках. Елагин С.И. История русского флота. Период Азовский. Приложение I. Список судов азовского флота 1692-1712. С. 24-31.
^[6] Елагин С.И. История русского флота. Период Азовский. Приложение III. № 76 С. 333; № 79. С. 500. Из письма Апраксина Головину из Воронежа от 2 мая 1702 г.: «О троицких кораблях посыпал я Терплия [корабельного мастера. — Т.Т.], чтобы он их обряжал бомбардирскими кораблями, и, смотря их, (он) сказал, что никакими делы быть им кроме провиантских нельзя; сильных крепостей в них положить не мочно». Ср. с мнением царя Петра о воронежских кораблях (1699, до 22 сентября) в: ПиБ. Т. 1. 1688—1701. СПб., 1887. С. 325. № 287. «<...> 3 бомбардир-шхип, казною троицкаго монастыря строенные, размером же итальянским единым все- три, из которых один мало лучше пропорциею, нежели прочие».
^[7] СПМЗ. Инв. 200-рук.

^[8] РО РГБ. Ф. 303 (1) Грамоты. № 863, 890.
^[9] Описи казны ТСМ 1724, 1727., 1734, 1742, 1744, 1745, 1749 и 1756. СПМЗ. Инв. 59—66 рук. Токарева Т.Ю. Описи казны первой четверти XVIII в. в собрании СПМЗ. 2011.
^[10] Подлинники в настоящее время не выдаются исследователям, поэто­му описание даю по карточкам учёта, приложенным к цифровым копиям: «Скоропись 73x16 см. Л. 1. 1 скл. (разделён), без печати». Филиграни не отмечены, нет описания сохранности. На обороте грамота имеет пометы с номерами учёта. Они поддаются расшифровке. «№ 20» — это её номер по Описи казны 1756 г., «№ 17» по реестру 1770 г., когда грамоты были переведены из казны в архив. Слева сбоку квадратная наклейка с надпи­сью чернилами «№ 70» — это её номер по Копийной книге древних актов. СПМЗ. 179-рук. № 70. Л. 124 об.—125 об.
^[11] Текст № 890 передаю в сокращении: «206-го [1698] года, апреля в 4 день <...>Троицы Сергиева монастыря власти <> архимандрит Евфи­мий, келарь старец Мисаил, казначей старец Пахомий и соборные старцы Антоний Апрелев, Авраамий Яковлев, Иннокентий Замятнин приговори­ли соборне, что в нынешнем 206 году декабря в 30 день по указу великого государя <...> и по письму из Судного Володимерского приказу <...>, велено нам <...> на нынешней 206 год делать другие карабли из пильно­го лесу со всякими припасы с шестнадцати тысяч (16000) дворов <...> И нам по Переписным книгам 186-го году с шестнадцати тысяч дворов довелось построить морское судно ших-бонбодер со всякими припасы, да складчиками, которые приписаны в складной росписи иных монастырей, которые поданы будут в Судном Володимерском приказе, что на Троиц­кой монастырь з достальных дворов достанетца. И ныне мы на то карабельное строение для хлебного недороду и для нынешней крестьян­ской великой скудости, потому что крестьяня и бобыли вельми оскудали, а иные покиня дворы свои и жеребьи побрели в рознь, и таких денег ныне вскоре с крестьян взять невозможно, да и потому, что в прошлом, в 205-м году и в нынешнем 06-м [1697/8] годех с наличных крестьян и бобылей на прежнее карабельное строение взято з двора по рублю, а с ыных бедных и скудных и не взято, и на те новоуказные морские суды деньги в росход держать из монастырской казны из збору нынешняго 206 году из денежных оброчных денег, которые ныне в сборе в монастырской казне, чтоб от того крестьяном великие тягости не учинилось и из вотчин бы крестьяня врозь не побрели. И те издержанные деньги збирать со крестьян впредь в 207-м году».
^[12] РО РГБ. Ф. 303 (1) № 863. Л. 1—2. Описание грамоты по учетной карточке РГБ: «Грамота написана скорописью, почерком XVII в. на бумаге с водяным знаком «шут», размером 97x16,5 см, бумага помята, порвана, с пятнами, печать не сохранилась». На грамоте много помет.
Внизу на оригинале «№ 43»; вверху тот же номер, слева квадратная наклейка с номером почерком XIX века 42(2), зачёркнута и сверху «43», «По Риз. Реэ. № 21»; «№ 25»; «№ 17». Все надписи и пометы расшифро­вываются по монастырскому архиву.
^[13] Современное её название по Описи РО РГБ: «Грамота ц[аря] и в[еликого] кн[язя] Петра Алексеевича Троице-Сергиева монастыря архи­мандриту Евфимию с братиею о присылке монастырских приходо-рас­ходных книг в Приказ Большого дворца к боярину Тихону Никитичю Стрешневу в связи с отказом монастыря строить новые корабли и всякое ружье за отсутствием денежной казны 12 мая 1699 года».
^[14] Грамота была сложена пакетом, на обороте в три строки указан адресат: «В Троицкой Сергиев монастырь богомольцем нашим архиман­дриту Евфимию, келарю старцу Мисаилу, казначею старцу Пахомию» Ниже надпись столбиком почерком XVIII века: «206 г. майя в 28 день / подал стряпчей / Семен Брехов». Приводим её текст в сокращении: «От великого государя <...> Петра Алексеевича <...> в Троицкой Сергиев монастырь богомольцем нашим архимандриту Евфимию, келарю старцу Мисаилу, казначею старцу Пахомию з братьею. В нынешнем 7206 году, февраля в 16-м, да апреля в 5-м числех, писали вы к нам, великому государю, что по нашему великого государя указу, велено вам на морские суды построить парусы, конаты, якори, пушки и иное всякое ружье, также и всякие прилежащие припасы, и что было у вас в зборе денег, и те все в росходе на Воронеже, на корабел(ь)ное строение, а крестьяня де от хлебного недороду оскудали <...>, и многие разбрелись врознь, и монас­тырских оброчных денег за крестьянскою скудостию взять вам стало невозможно, и указного ружья и иных карабельных всяких прилежащих припасов купить вам стало не на что. А которая де наличная описная монастырская казна в Троецком Сергиеве монастыре есть, и той казны на покупку того ружья и на всякие прилежащие корабельные припасы и на строение [новоуказных судов без нашего]* великого государя указу и без грамоты держать вы не смеете, и за тем де тому ружью и всяким морским прилежащим припасом покупка остановилась. А на тое де покупку, на пример надобно бол(ь)ши 10000 рублев, да в карабельное ж строение, для росходов всяких припасов, которые припасы подряжены были в прошлом 205-м году, и для строения нынешних новоуказных 2 караблей, и на те карабли всяких припасов с тех монастырских наших вотчин со крестьян и с бобылей, против прошлого 205 году сбираны с двора по полтине. И тех денег в монастырскую казну недобрано многова числа, а которые де и собраны были, и те деньги для нашего пришествия, и про всякой монас­тырской обиход, посланы на покупку рыбы в Астрахань, а достальных де денег за многою крестьянскою скудостию и за хлебным недородом, взять вам стало не на ком, потому что изо многих монастырских ваших вотчин многие крестьяне, покиня домы свои и тяглые жеребьи бежали, а иные розбрелись в мир и кормятца христовым имянем. А ныне де вышеявленные новые прибылые морские суды, о которых состоялся наш великого государя указ в нынешнем в 206-м году, что велено вам зделать ис пильного леса, за оскудением монастырские казны остановились, и на оплату б подрядного ружья, и всяких монастырских припасов, и на строение новоприбылых указных судов казну держать из наличной монастырской описной казны, а чтоб вам наш, великого государя, указ учинить.
И как к вам ся наша великого государя грамота придет, и вы б из наличной монастырской казны к строению карабельному, и к новым судам на всякие покупки велели издержать семь тысяч рублев. А что к тому строению впредь понадобитца, и на какие припасы, о том вы к нам Великому государю писали. А сколько в нынешнем в 206-м году в Троецком монастыре с монастырских ваших вотчин на нынешней на 206 год по окладу взято, и с того числа издержано, и на какие росходы, и за росходом на лицо, и тому учиня приходные и росходные книги прислали к Москве, да о том писали, а отписку и книги велели подать в Приказе Большого Дворца боярину нашему Тихону Никитичю Стрешневу с това­рищи. Писана на Москве лета 7206 майя в 12 день».
^[15] ПСЗ. Т. 3: 1689-1699. [СПб.], 1830. № 1613. С. 425. - См. указ «О недержании в расход без указа денег Митрополитам, Епископам и Архиепископам, и о присылке приходных и расходных книг в Москву». 7206 (1697) г.
^[16] Приходо-расходная книга Троице-Сергиева монастыря 1703 года. РГАДА. Ф. 237. On. 1. Ч. 2 Д. 911. — Вопрос о корпусе троицких приходо-расходных книгах в настоящее время не исследован. От петровского времени известна лишь книга 1703 г. Поэтому нельзя утверждать, сколько именно лет троицкие крестьяне выплачивали свои долги за корабельное строение.
^[17] Грамота очень хрупкая. В 1963 г. она реставрирована. См.: Акт на выдачу из реставрации из московских Государственных центральных художественно-реставрационных мастерских от 28 января 1963 г. Архив ОХ СПМЗ. Оп. 2. Д. 254. Л. 20—21. — В 1963 г. были проведены: «механическая и химическая обработка, дублировка, прессовка, монтировка». В настоящее время грамота имеет много утрат. Бумажное тесто просвечивает в виде волокнистых пятен в проклеенном и продублированном бумажном основании документа. Филиграни вообще не видны. В одном-двух местах видны следы проволочной сетки (вероятно, понтюзо). Весь документ имеет волнообразную поверхность
 ¹⁸ Дата её создания так и не была проставлена во всех описях казны ТСМ. В реестре грамот и расписок, хранившимся в казне до их передачи в архив по указу от 29 сентября 1770 г., указан только год «7206», без числа и месяца. РО РГБ. Ф. 303 (1). № 517. Л. 1 об.
^[19] Текст передаётся современным шрифтом с сохранением орфографии подлинника. Вышедшие из употребления буквы заменяются их современ­ными эквивалентами. Буквы «ер» и «ерь» не сохраняются. Титла раскры­ваются, выпущенные буквы помещаются в круглые скобки (), выносные I буквы отмечены курсивом. Цифры, обозначенные в тексте кириллически­ми буквами, заменяются на арабские, конец строки отмечается одинарной ’ косой чертой /. Текст разделяется на абзацы и предложения в соответствии с современной грамматикой русского языка.
^[20] Устрялов Н. История царствования Петра Великого. Потешные и азовские походы. Т. 2. С. 528—531.
^[21] РГАДА. Ф. 237. On. 1. Ч. 2. Д. 911. Л. 205-209, 226, 232 об.
^[22] Данная мена впоследствии так и осталась за монастырём. ПСЗ. Т. 17: 1765-1766. № 12659. Гл. XI. Ст. 4.
^[23] Однако почти все воронежские корабли, с таким трудом и напряже­нием сил построенные, оказались не годны к боевым действиям из-за своих «престранных препорций» и малой «крепости».
^[24] Грамота была сложена пакетом, о чём свидетельствуют следы адресной подписи на обороте. Из неё видны только обрывки букв, но текст, вероятно, был такой: «В Троицкой Сергиев монастырь богомоль­цем нашим архимандриту старцу Евфимию, келарю (старцу) Мисаилу, (казначею) старцу Па (хомию)».
^[25] В письме Протасьеве к Петру от того же 24 августа 1698 г. о степени готовности кораблей на Воронеже узнаём конкретные детали о новоуказном Троицком ших-бомбардире, у которого «уже нижние кривули обивать начали».

---

Зав. отделом «История и культура Сергиево-Посадского края XIV-XX вв.» Т.Ю.Токарева.

Археолог Фёдор Васи́льевич Кипарисов – уроженец Сергиевского Посада, последний председатель Государственной академии истории материальной культуры.

Фёдор Васи́льевич Кипари́сов советский археолог и филолог, его имя долгое время замалчивалось и сейчас мало кому известно. В 2020 году его биография стала предметом большой статьи исследователя из Института истории материальной культуры (ИИМК) Е.Г. Панкратовой – «Последний председатель ГАИМК – Ф.В. Кипарисов (Новые материалы к биографии)», основанной на документах из архивов ИИМК и Управления ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области.

Кипарисов родился в Сергиевском посаде в 1886 году, в семье профессора Московской духовной академии. Отец Ф.В. Кипарисова, Василий Федорович Кипарисов, родом из Саратовской губернии, после окончания Саратовской семинарии («благозвучная» фамилия была получена по её окончании) поступил в Московскую духовную академию, где защитил диссертацию «О свободе совести» (1883 г.), за которую был утвержден в степени магистра богословия и получил звание доцента, а также удостоился Макарьевской премии Московской духовной академии. В 1897 г. он защитил докторскую диссертацию на тему «О церковной дисциплине» и получил звание ординарного профессора Московской духовной семинарии по кафедре гомилетики и истории проповедничества.

Ил. 1 Ф.В. Кипарисов – студент Московского университета

В 1904 г. Федор Кипарисов окончил Сергиево-Посадскую гимназию, после чего поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Надо отметить, что по итогам исследований, проведенных социологами МГУ, именно из Сергиево-Посадской гимназии поступало в университет самое большое количество абитуриентов Московской губернии. В марте 1905 г. он отправился в Швейцарию, где прослушал летний семестр философского факультета Бернского университета и познакомился с Н.К. Крупской, Г.Е. Зиновьевым». Увлекшись идеями социализма, он вступил в РСДРП, занимался в кружке Г.Е. Зиновьева и неоднократно слушал доклады В.И. Ленина, Г.В. Плеханова и А.В. Луначарского. После возвращения в Россию в 1906 – 1907 гг. занимался пропагандистской работой в одной из подпольных организаций, за что в 1908 году был исключён из университета. Отойдя от партии, в 1911 году закончил Санкт-Петербургский университет, занимался под руководством археолога и историка С.А. Жебелева античной археологией и филологией.

В 1915 – 1920 гг. служил на Северной железной дороге агентом. В 1920 году он был восстановлен в партии и направлен на советскую работу в профсоюз работников просвещения, сотрудничал в «Учительской газете», журналах «Работник просвещения», «Научный работник», «Народный учитель».

На руководящую должность в науке, по мнению историка археологии А.А. Формозова, он «попал в порядке понижения за связи с оппозицией». С 1929 года Кипарисов жил в Ленинграде; был профессором Историко-лингвистического института (1929 – 1932), зам. гл. редактора Словаря русского языка АН (1933 – 1935).

С 1929 года он фактически возглавлял Государственную Академию истории материальной культуры (ГАИМК) будучи внедрен с целью ее «большевизации», с 1934 (после смерти академика Н.Я. Марра) – председатель ГАИМК. В 1931 вместе с академиком И.А. Орбели представлял СССР на 2-м Международном конгрессе иранского искусства и археологии в Лондоне. Кипарисову удалось обосновать актуальность археологических изысканий, в частности, благодаря расширению исследований в области истории техники. В 1935 году в «Известиях ГАИМК» вышла серия книг, посвящённых технологическим исследованиям. Сам он редко выступал в печати. Исключением является его новаторская работа «Вещь — исторический источник». Отражая информацию о разных сторонах человеческой деятельности, «вещи» не поддаются однозначной классификации.

Кипарисова арестовали 16 августа 1936 года. В соответствии с обвинением он был: активным участником контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации, совершившей 1 декабря 1934 г. злодейское убийство С. М. Кирова и подготовлявшей ряд террористических актов против руководителей ВКП(б) и Советского правительства, и принимал личное участие в подготовке террористических актов над тов. Кировым в 1932 – 34 гг. и тов. Ждановым в 1935 – 1936 гг. Военной коллегией Верховного суда СССР 19 декабря 1936 года приговорён к высшей мере наказания (ст. 58-8, 11 УК РСФСР). В соответствии с Архивно-следственным делом Кипарисов был в тот же день расстрелян.

Заявление и материалы о «посмертной реабилитации» Ф.В. Кипарисова были поданы директором Эрмитажа Б.Б. Пиотровским в конце 1954 – начале 1955 г. 27 июня 1957 г. приговор был отменен, а уголовное дело прекращено за отсутствием состава преступления.

Вплоть до 1950-х годов деятельность Ф.В. Кипарисова как председателя ГАИМК характеризовалась исключительно в контексте «вредительства» либо о ней вовсе умалчивалось. В 1950-х гг. его реабилитации в научных кругах не произошло. О Кипарисове писали, что это профессиональный революционер-большевик, видевший главной своей задачей утверждение в истории материальной культуры методологии марксизма-ленинизма. В трудах самого А.А. Формозова руководство Ф.В. Кипарисова ГАИМК оценивалось неоднозначно: резко осуждалась проводившаяся им кадровая политика, но признавались заслуги в области актуализации археологии для советской власти.

Приход Кипарисова в Академию был связан с чистками и увольнениями старых специалистов. Исследователи справедливо отмечают, что в сложный для науки период начала 1930-х годов увольнение большого числа сотрудников было необходимой мерой, на которую Кипарисов вынужден был пойти, прежде всего, оберегая людей от более тяжкой участи. Б.Б. Пиотровский вспоминал: «Заместителем Н.Я. Марра стал Ф.В. Кипарисов, больше похожий на священника, чем на партийного работника; он был интеллигентен, добр и в меру демагогичен».

Анализируя общее развитие науки в тот период, отметим такую характерную черту «научной» полемики, как «молниеносное наклеивание ярлыков и прямое политическое доносительство». Так молодой комсомолец В.Ф. Зыбковец (впоследствии ученый-исследователь проблем атеизма) направил в канцелярию первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) А.А. Жданова «заявление», в котором он обвинял практически весь руководящий и научный состав ГАИМК в двурушничестве, принадлежности к троцкистско-зиновьевской группе и измене Родине. В первую очередь он обличал Ф.В. Кипарисова как «сына крупного московского попа–профессора Московской Духовной академии по гомилетике, покрывающего отъявленных чужаков и антисоветчиков, который до сих пор держится на должности заместителя председателя ГАИМК, ибо всюду спекулирует какими-то туманными связями с Крупской».

Впоследствии археологи (В.Ф. Генинг, В.И. Масон) положительно охарактеризовал статью Кипарисова «Вещь – как исторический источник», в которой «впервые четко прозвучала мысль, что в процессе познания может быть осуществлен различный подход, выражающийся в классификации исторических вещей в различных направлениях». С этой работой связывают начало методологический перелом в ГАИМК. Ф.В. Кипарисов прекрасно осознавал необходимость обоснования практической пользы археологии для государства. 11 мая 1929 г. на общем собрании ГАИМК он заявил, что «при нынешнем положении в стране необходимо централизовать всю археологическую деятельность в рамках академии». Расходы государства на археологию неизбежно сокращались, а археологическими исследованиями занимались на тот момент несколько учреждений: Государственный музей изобразительных искусств (ГМИИ), Государственный исторический музей (ГИМ), а также Институт археологии и искусствознания Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН).

Весь этот «вредный параллелизм» Кипарисов считал причиной возможного срыва пятилетнего археологического плана на территории СССР, поэтому стремился сделать ГАИМК единственным учреждением, контролирующим археологические раскопки в стране. Летом 1929 г. ГАИМК подала в Главнауку записку «О рационализации научно-исследовательских работ в области археологии СССР». Руководство академии предлагало признать ГАИМК центральным научно-исследовательским учреждением, которое должно контролировать всю археологическую работу, а также считало целесообразным передать в ГАИМК все архивные материалы по археологическим раскопкам из Москвы и других региональных архивов. И здесь последовал резкий протест от московских археологов (В.А. Городцов). Для обсуждения дальнейших путей развития академии Кипарисов решил лично обратиться к первому секретарю Ленинградского обкома ВКП(б) С.М. Кирову. В письме от ноября 1934 года он просил личного приема для обсуждения судьбы ГАИМК и наряду с упоминанием важной роли академии в формировании советской археологии и ее международного значения, Кипарисов акцентировал внимание на ценности кадрового состава ГАИМК: «Работа старых специалистов и молодых научных кадров советской формации оказывается весьма плодотворной, старые входят в понимание марксизма, а новые учатся у старых технике исследовательских работ».

Ил. 2. Ф.В. Кипарисов – председатель ГАИМК

По сути, содержание этого письма можно считать программой дальнейшей работы и развития ГАИМК под официальным руководством самого Кипарисова. Однако реализовать поставленные научные и организационные цели и задачи не удалось. Убийство Кирова 1 декабря и смерть академика Марра 20 декабря 1934 г. поставили ГАИМК в крайне уязвимое положение. Помимо потери официального руководителя, к которому лояльно относилось советское правительство, началась волна массовых репрессий по отношению к участникам «троцкистско-зиновьевских террористических организаций». После смерти Кипарисова исчезла и Академия истории материальной культуры – её понизили до статуса института.

Старший сын Федора Васильевича – Георгий (1908 – 1941) погиб на заводе, который был в 1941 году эвакуирован в Уфу, Вадим (1920 – 1941) – погиб на фронте в 1941 году, младший Алексей (1929 – 2018) – архитектор и художник.

---

Зав.археологическим отделом, канд.исторических наук В.И. Вишневский.

Михаил Иванович Смирнов (1868 – 1949). Родился в семье священника села Большая Брембола близ г. Переславля-Залесского. Братьев Смирновых было четверо: Сергей, Михаил, Василий и Владимир. Владимир стал экономистом, Сергей – профессором Московской духовной академии и доцентом Московского университета (похоронен в 1916 г. на территории Троице-Сергиевой Лавры). Михаил и Василий стали известными историками и археологами, лидерами краеведческого движения, организаторами музеев (Михаил – Переславль-Залесского, Василий – Костромского). Михаил Иванович окончил Вифанскую духовную семинарию, но в Московскую духовную академию не был принят, хотя и выдержал экзамены успешно. Причина была в том, что на шестом курсе семинаристы возмутились тем, что в супе им несколько дней попадались черви. В результате «бунта» некоторых исключили, а другие, в том числе Смирнов, получили от ректора семинарии отрицательные характеристики. В результате, ему пришлось стать преподавателем, затем долгие годы работать в акцизном ведомстве.

Ил.1. М.И.Смирнов. 1930-е гг.

Михаил Иванович ещё до революции 1917 года стал автором ряда трудов по истории, археологи и этнографии, в том числе – работы «Переславль-Залесский, его прошлое и настоящее» (1911). После 1917 года он возглавляет краеведческое движение в Переславле – создает историко-художественный музей, руководит Переславль-Залесским научно-просветительским обществом (ПЕЗАНПРОБ), изучает историю, собирает по помещичьим усадьбам архивы и библиотеки, произведения искусства, оружие, мебель, совершает вместе с археологом А.А. Спицыным археологические разведки и раскопки. Но в 1929 году краеведческое движение в СССР подвергается разгрому, в 1930 Михаил Иванович в числе многих его представителей арестован и выслан в Западную Сибирь. Из ссылки в Туруханске ему удалось вырваться лишь благодаря заступничеству И.Э. Грабаря и Г.И. Петровского.

В конце 1936 года его пригласили в Загорский историко-художественный музей на должность старшего научного сотрудника. И с 15 января 1937 года он приступил к работе на новом месте. Директор музея, признавшийся, что сам он в музейном деле ничего не понимает, уговорил Смирнова стать его заместителем по научной работе. Ознакомившись с музеем, тот нашел ошибки в экспозиции и писал о своей надежде их исправить: «Из Наркомпроса музей перечислен в Комитет по делам искусств. Возлагаю надежду на Керженцева, так громко заступившегося за наших богатырей. Может быть, удастся при его помощи обелить Сергия Радонежского, заплеванного самым грубым образом»[1]. Смирнов предпринял попытку исследовать тему Сергия Радонежского, считая, что понимание личности Сергия, выраженное в старой музейной экспозиции «основано на брошюрах, которые вышли в первые годы революции и отличается малой научной убедительностью и бойкой бранчливостью». Он писал, что в «разговоре со мной сотрудники музея темы экспозиции касались неохотно, считая её скользкой».

Смирнов выступил с тезисами о Сергии Радонежском на Ученом совете музея. Частью сотрудников (Поповой (Курбатовой) и Баклановой – авторами прежней экспозиции) выступление было «принято в штыки». Научной дискуссии не состоялось, спор перешёл в область обвинений во вредительстве. Надо понимать, что в 1937 году, тезисами февральского пленума ЦК ВКП(б) «об обострении классовой борьбы» в людях был порождён страх диктующий не только осторожность, чтобы «не сказать что-то лишнее», но и страх промолчать и тем самым попасть в разряд соглашателей и укрывателей «врагов народа». В городской газете «Вперёд», как грибы стали появляться статьи с названиями «Руководители музея проглядели врагов народа», «Уничтожить все следы врагов народа в Загорском музее» («Вперед» №93 от 08.07.1937 г., №98 от 16.07.1937 г., №106 от 30.07.1937 г.). В статьях утверждалось: «Смирнов дошел до такой наглости, что на Ученом совете выступил с докладом, превозносящим радонежского «чудотворца» Сергия. Воздавая «чудотворцу» хвалу и честь, «ученый муж» зашел очень далеко. Вспомнил автор заметки и то, что Смирнов является бывшим воспитанником Вифанской духовной семинарии и не так давно отбывал заключение. Не спаслись и критики Смирнова – масла в огонь подлила статья одной из сотрудниц музея, опубликованная в «Рабочей Москве» от 28.08.37 г – «Клевета на прошлое русского народа». В статье говорилось о том, что экспозиции музея построены «согласно антиисторической схеме Покровского, которую поддерживали и «развивали» проникшие в ряды историков враги народа – троцкисты». Автор также полагала недостаточной антирелигиозную направленность музея, утверждала, что посетителям пытаются внушить враждебные марксизму-ленинизму взгляды, и призывала партийные органы немедленно вмешаться и оздоровить музей. «Оздоровление» выразилось в том, что Смирнова и четверых сотрудников – его критиков, в том числе и директора, уволили – им вменялась в вину прежняя работа в Истринском краеведческом музее под руководством директора Н.А. Шнеерсона (расстрелянного в этом же году). Загорский музей закрыли на реэкспозицию, на полгода он был парализован. Новым директором стал инструктор физкультуры одной из городских фабрик[2].

28 июня 1937 г. Михаил Иванович был уволен с формулировкой: «за уничтожение тезисов о фигуре и личности Сергия Радонежского, что по существу является уничтожением документа, разоблачающего его (Смирнова) как человека, не порвавшего со своим старым прошлым, враждебным нашему Советскому строю». До конца 1937 года Михаил Иванович пытался восстановиться через суд, но напрасно. Смирнов обращался в суд с жалобой на незаконность такой формулировки. По решению суда через полгода был подписан новый приказ, формулировка изменена, но доводить разбирательство до Московского областного суда Михаил Иванович не стал, отказавшись от дальнейшей волокиты. Таким образом, оказался без пенсии.

Однако работу над научной биографией Сергия Радонежского была продолжена в Томилино, под Москвой, где Смирнов жил у родственников. «Радонежские легенды и были» (другое название «Сергий Радонежский в сказаниях и легендах» представляет собой объёмный труд (600 стр.) с обширной историографией и анализом источников (жития, летописи, литературные памятники) и двумя главами: «Сергий Маковский. Историко-биографический очерк» и «Сергий Радонежский в легендах». Задачей своей работы М.И. Смирнов считал изучение личности основателя троицкого монастыря, а также связанных с ним легенд и их генезиса. В житии Сергия выделены, например, подлинные и «бродячие» (то есть заимствованные) сюжеты. Так, прощение по средам и пятницам заимствовано из жития Николая Мирликийского, отроческая жизнь из жития Федора Студита, чудесное уразумление – из жития Федора Эфесского, борьба с бесами – из жития Антония Великого и т.п. Смирнов заметил и объяснил тот факт, что в ранних летописях Сергий и Никон именуются не Радонежскими, а Маковскими (т.е. с Маковца).

Наибольший интерес представляет содержание второй части. В ней свод и анализ легенд, «которыми Сергий начал обрастать вживе», эволюция его почитания от XV до XIX вв. Оно проливает свет на феномен Сергия – национального святого России. И если первая часть имеет аналогии в историографии (Е.Е. Голубинский, Г.П. Федотов, Н.С. Борисов), то вторая (история культа Сергия) – тема, которая ни до, ни после Смирнова специально не изучалась. Быстрое распространении культа Сергия Радонежского, по мнению автора, заслуга с одной стороны учёных-книжников, начиная с Епифания, которых привлёк сюда сам троицкий игумен, с другой стороны активности монастыря под руководством Никона, скупившего земли окрест Маковца в период запустения XV века. После обретения мощей Сергия в 1422 году, были (по мнению Смирнова) важны следующие обстоятельства: 1) способность преемников Сергия обратить легенды о нём в оружие политической борьбы, затмив при этом именем Сергия важнейших московских святых – митрополитов Петра и Алексия; 2) переход Троицкого монастыря в 1447 году «из-под державы» удельного радонежско-боровского князя Василия Ярославича «под державу» Великого князя Василия II (сведения Иосифа Волоцкого); 3)введение Сергия Василием II в состав московских святых в договорных грамотах 1448 года с князем Иваном Можайским, где договор скреплялся целованием креста и присягой перед московскими святыми, в том числе и перед Сергием Радонежским. Именно с Василия II идёт, по мнению М.И. Смирнова, идёт традиция частых посещений московскими великими князьями монастыря, молитв у гроба Сергия, пожалования земель и появления новых легенд, связывающих род московских князей с Сергием. Апогея мифотворчество о Сергии достигло при Иване Грозном, что совпало с расцветом монастыря и каменного строительства в нём.

В августе 1939 года законченная рукопись «Радонежские легенды и были» была предложена в издательства, но нигде принята не была. Выдержкой из неё стала статья «культ Сергия Радонежского, опубликованная в №№4-5 журнала «Антирелигиозник» за 1940 г.

Ил.2. Титульный лист рукописи М.И. Смирнова «Радонежские легенды и были»

---

[1]Речь идет о поставленной в 1936 году в Камерном театре опере-фарсе «Богатыри», либретто которой написал Демьян Бедный. В ней издевательски изображалось крещение Руси, охаивались русские богатыри. Вскоре по Постановлению Политбюро ЦК ВКП (б) спектакль был снят с репертуара. При этом П.М. Керженцеву, председателю Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР, было предложено написать об этом в газету. 15 ноября 1936-го в «Правде» появилась его статья «Фальсификация народного прошлого». Во второй половине 1930-х годов, в преддверии войны, изменилась политика. И Сталин сделал ставку уже не на мировую революцию, а на патриотизм народа в будущей войне.

 [2]Надо отдать справедливость директору Яковлеву, не побоявшемуся дать Смирнову справку, что тот, «несмотря на короткий период его работы в музее, проявил себя как честный и добросовестный работник с большой инициативой, вполне соответствующий возложенным на него обязанностям».

---

Зав.археологическим отделом, канд.исторических наук В.И. Вишневский.

Николай Петрович Милонов  Первые раскопки в Радонеже.

Новый этап в изучении Радонежа начался в советское время и был связан с сотрудником Загорского историко-краеведческого музея Николаем Петровичем Милоновым. Николай Петрович (1896 – 1975) родился 27 июля 1896 года в селе Высокое Скопинского уезда Рязанской губернии в семье священнослужителя. С 1914 по 1916 годы он учился в Рязанской духовной семинарии. В 1916 году он поступил и в 1921 году окончил с отличием историческое отделение Петроградского историко-филологического института. Он не был специалистом-археологом. С 1922 по 1930 годы Николай Петрович преподавал историю в школах Петрограда и Москвы. 1920-е годы – это период зарождения и развития советского краеведения – движения, ставившего своей целью комплексное и всесторонне изучение страны. Особенностью краеведения было то, что оно не замыкалось в рамках узкой специализации, краеведов интересовало все – география, экономика, статистика, археология, история, культура своего края. В 1929 году в стране была проведена реорганизация сети музеев. Сергиевский историко-художественный музей был преобразован в объединенный антирелигиозный, историко-художественный и бытовой музей. С 1929 года Милонов работает в Сергиевском (Загорском) музее научным сотрудником и с этого времени под его руководством начинаются раскопки в селе Городок (Радонеж), продолжавшиеся в 1931 – 32 и 1936 годах. На Радонежском городище и примыкающем к нему посаде было вскрыто около 900 кв. м. площади, из которых 100 м² приходится на городище, а остальное – на посад. Раскопки Милонова подтвердили предположения историков о том, что Радонежское городище было крепостью XIV века, которая была убежищем и постоянного населения там не было (не оказалась там и большого культурного слоя).



Ил. 1. Раскопки в Радонеже (с.Городок). Июнь 1936 года. Вид с запад.

К сожалению, раскопки в Радонеже были осложнены рядом обстоятельств. В 1933 году Николай Петрович перешёл на работу Центральный музей народоведения в Москве. В 1936 году Милонов уже как сотрудник Московского областного научно-исследовательского бюро краеведения вел раскопки по договору с Музеем игрушки, поскольку среди находок в Радонеже были средневековые керамические игрушки.

Ил. 2. Раскопы Н.П.Милонова 1936 года в Радонеже. Чертёж

Раскопки средневековых городов проводились согласно распространенной тогда методике: закладывались узкие (1 м) траншеи, при обнаружении построек они расширялись в раскопы, затем снимался культурный слой до глубины 40 – 50 см. После этого раскоп прорезался до материка крестообразной «контрольной» траншеей. Заполнения построек, ям и прочих объектов выбирались. Подобная методика была отвергнута советскими археологами в конце 1940-х гг.
Шурфы и траншеи, разбитые внутри валов, показали тонкий перепаханный культурный слой 15 см. Была проведена зачистка вала с внутренней и внешней стороны, снят более подробный план городища, сделаны профили укрепления. Согласно плану 1936 года вал был разрушен в пяти местах, причем с северной стороны мыса — практически уничтожен. Основные площади были вскрыты на площадке между входом на городище и церковью. Часть его отчетов сохранилась в архивах Музея игрушки и отделе рукописей Российской государственной библиотеки, а чертежи - в Сергиево-Посадском музее-заповеднике. Детальный анализ его материалов показал, что в отчетах, даже если они и были, отсутствует стратиграфия слоев, полные планы раскопок, опись находок, фиксация по квадратам и пластам. Вместо этого отчеты снабжены «актуальными» для того времени социологическими выводами.



Ил. 3. Н.П.Милонов на Раскопе в Радонеже. Июнь 1936 года

Увольнение Милонова из Загорского музея, а также последующие кадровые чистки 1937 года и реорганизация музея вновь в историко-художественный в 1940 году привели в довершение всех бед к тому, что археологическая коллекция из раскопок Милонова в Радонеже пропала. А в ее составе были тысячи фрагментов керамики, целые сосуды, кирпичи, изразцы, керамические игрушки, изделия из железа, кости, бронзы, в том числе, ювелирные изделия. А судя по текстам отчетов, среди находок были шиферные пряслица и бронзовые бубенчики – вещи, относящиеся к домонгольской эпохе (до XIII века). Их датирующая роль была выяснена археологами уже в 1940-х гг. Сохранилось триста фрагментов керамики в фондах Государственного исторического музея и несколько игрушек в Музее игрушки, переданные туда из Центрального музея народоведения. Весьма внушительный археологический материал был поверхностно изучен и частично опубликован в небольшой статье в 1948 году.
В связи с ликвидацией в конце 1930-х гг. Центрального музея народоведения и МОНИБКа Милонов перешёл в Рязанский пединститут, где преподавал в 1940 – 50-хх гг.
В 1930-х Милонов провел раскопки в Калинине (Твери), Дмитрове, Коломне, Рязани, одним из первых сконцентрировав внимание на раскопках позднесредневековых городов. Надо сказать, что признания в кругу коллег он и там не снискал. Его отчеты по раскопкам в Калинине практически не были оформлены и закончены. В рецензии известного археолога и знатока древнерусской архитектуры Н.Н.Воронина (1939 г.) отмечалось, что отчет не отвечает многим научным требованиям, язык изобилует неряшливостью и даже неграмотностью, стремлением выразиться мудренее, стремлением из сваленного перед читателем неорганизованного хаоса наблюдений сделать широкий социологический вывод, нет полных чертежей, хороших рисунков и фотографий.



Ил. 4. Н.П.Милонов, его жена и жители села Городок – участники раскопок. Радонеж. Июнь 1936 года

По воспоминаниям известного археолога Н.Я.Мерперта, Милонов в конце войны был директором Рязанского музея, и находился под покровительством Б.Д.Грекова (в то время - директора Института истории материальной культуры) (РА. 2012, №4. С. 169 – 173). Ещё в 1938 году ученым советом МГУ ему была присуждена ученая степень кандидата исторических наук (без защиты диссертации) и ученое звание доцента по кафедре истории СССР.

В 1942 – 1964 г. был заведующим кафедрой истории СССР Рязанского пединститута, профессор (1962). С 1964 г. заведовал кафедрой методики преподавания истории Московского областного педагогического института имени Н.К. Крупской. Автор учебника «Историческое краеведение» (1969).

Зав.археологическим отделом, канд.исторических наук В.И. Вишневский.

Иван Птицын и Иван Ерёмин – первые археологи Загорского музея-заповедника Иван Захарович Птицын (1909 – 1942) – первый директор Загорского музея-заповедника, ученик А.В. Арциховского, поступивший в 1935 году на исторический факультет МГУ. О нём писал в своей замечательной книге «Дневная поверхность» известный археолог Георгий Фёдоров: «военный моряк, в двадцать шесть лет спустившийся с капитанского мостика на студенческую скамью, человек с необыкновенной биографией и сказочной силой». Биография у него была действительно, необыкновенная – парень из крестьянской семьи, пять лет служил во флоте, откуда пришёл в университет.

В 1938 году, после очередного разгрома Загорского музея, включавшего аресты и увольнения его сотрудников, трое студентов исторического факультета: И.З. Птицын, И.Г Еремин и И.В. Лазарев были направлены в музей в должностях: директора, учёного секретаря и научного сотрудника. Оканчивали курс они уже заочно.

Ил.1. Студенты МГУ на археологической практике в Великом Новгороде. 1936 г.

В центре, в чёрной косоворотке – А.В. Арциховский, у его ног, в белой рубашке – И.З. Птицын, слева от Птицына – И.Г. Ерёмин

Приход в музей Птицына и его товарищей ознаменовался первыми раскопками на территории Троице-Сергиевой Лавры в 1939 году. Инициатором их был И.З. Птицын. Открытый лист на раскопки был выписан на Ивана Георгиевича Ерёмина. В раскопках принимали участие сотрудники музея И.В. Лазарев и Н.М. Белкина, а также студенты Загорского учительского института и учащиеся средних школ Загорска. Постоянно консультировали работы профессор МГУ А.В. Арциховский и архитектор музея И.В. Трофимов. В августе 1939 года между Троицким собором и Духовской церковью был заложен раскоп 4х8 м «с целью изыскания строительных сооружений, предшествовавших сохранившимся до наших дней». Под мостовой 1784 года в строительном мусоре была собрана коллекция изразцов XVI – XVII вв., в том числе и т.н. «красных» (т.е. без поливы). Происхождение и датировку этих изразцов археологи определят только в 1960-х гг. по новым находкам. Наиболее интересной находкой было обнаружение остатков каменной стены из блоков известняка с фундаментом более 2-х метров с протяженностью 4 м, при ширине и высоте в 1 м. В другом углу раскопа было найдено погребение, обложенное камнями, со смещенным черепом, что дало основание отнести погребение известному военачальнику А.Б. Горбатому, обезглавленному по приказу Ивана Грозного в 1566 году. Арциховский, который предположил, что стена могла быть часть одного из древнейших зданий монастыря, побудил музей к продолжению раскопок, но работы, намеченные на 1940 год, не состоялись. Причиной было не столько отсутствие средств, сколько призыв И.Г. Ерёмина в сентябре 1939 года в действующую армию (поход в Западную Белоруссию).

В отчете о раскопках, сданном только в феврале 1941 года, И.Г. Еремин писал, что «в 1941 году есть возможность и продолжить работы и выяснить дату древней стены». Сохранился приложенный к отчёту план раскопок в Загорске 1940 года (с переправленной датой на 1941 год), составленный А.В. Арциховским и утвержденный Птицыным.

Ил.2. Птицын в списках пропавших без вести МО СССР

Война не дала возможности продолжить интересные раскопки, впоследствии пропали и коллекции находок.

В начале Великой Отечественной войны Иван Захарович Птицын согласно приказу Управления по делам искусств при Совнаркоме РСФСР должен был экспонаты первой категории (золото, серебро, ткани) упаковать и доставить на временное хранение в Государственный исторический музей в Москве. 42 опломбированных ящика грузовиками были доставлены в Москву, откуда на барже №3805, по Москве, Оке, Волге и Каме прибыли в Соликамск. По акту 22 октября Птицын передал директору филиала Государственного русского музея Петру Казимировичу Балтуну груз ценностей. Пробыл он там довольно долго – сохранилось командировочное удостоверение, подтверждавшее, что Иван Захарович ездил в Соликамск в ноябре 1941 года. По свидетельству его вдовы, Птицын был мобилизован, воевал на Ржевском фронте и погиб в 1942 году. В базе данных Министерства обороны РФ лейтенант Иван Захарович Птицын числится в списках мобилизованных Кемеровским военкоматом, пропал без вести в декабре 1942 года. Вдова Птицына, Дарья Семеновна, приславшая в музей документы, связанные с работой мужа, после войны жила в Кемеровской области (ЦАМО. Фонд 33. Опись 11458. Единица хранения 677). На фотографии перед уходом на фронт Иван Захарович - младший лейтенант (1 кубик в петлицах), вероятно в лейтенанты произведен в 1942 году. В здании истфака МГУ имя И.З. Птицына занесено на мемориальную доску выпускников, погибших на войне.

И.Г. Ерёмин в начале войны был призван в войска ПВО г. Москвы, служил до конца войны командиром звена в 8-м полку 2-й дивизии Аэростатов заграждения, где прослужил до конца войны. В мае 1944 года награждён медалью «За оборону Москвы» (ЦАМО, фонд 13608, Опись 20398, ед.хр.71). После войны в Загорск он не вернулся, стал кандидатом. экономических наук, преподавал в Симферопольском пединституте. Умер в 1970-х гг.

---

Зав.археологическим отделом, канд.исторических наук В.И. Вишневский.

Отто Николаевич Бадер (1903 – 1979)
Известный советский археолог, родился в с. Александровское Гадячского уезда Полтавской губернии.
Окончил гимназию в г. Белый Смоленской губ., В 1922 – 1926 учился в МГУ на археологическом отделении факультета общественных наук.



Ил.1. О.Н. Бадер. 1930-е гг.

Ведущий исследователь археологии Подмосковья в 1920 – 1930–е гг., О.Н. Бадер являлся сотрудником МОГАИМК (Московского отделения Государственной Академии истории материальной культуры), председателем Археологической комиссии Московского научно–исследовательского бюро краеведения. Отто Николаевич был, прежде всего, полевой работник, а не кабинетный ученый. Им было открыто большое число важных археологических памятников не только в Подмосковье, но и в Прикамье и Зауралье, на Верхней и Средней Волге, в Крыму и Подмосковье. Среди наиболее известных открытий – палеолитические росписи в Каповой пещере на Урале, палеолитические могильник и стоянка Сунгирь.

О.Н. Бадер исследовал в Подмосковье несколько фатьяновских могильников (Икшанский в Дмитровском районе, Протасовский и Мытищинский в Мытищинском районе), в Сергиево-Посадском (тогда Загорском и Константиновском районах) районе, собрал сведения о находках каменных сверлёных фатьяновских топоров у д. Замостье, Сущево (Николо-Перевоз), Барково, Псарево, Взгляднево, а также провел раскопки фатьяновского могильника у д. Кузьмино. Им были раскопаны также дьяковские Синьковское городище и Каргашинское селище в Дмитровском районе. 

Ил.2. Кузьминский могильник. Погребение 1. План  

В 1932 – 1934 годах Бадер возглавлял экспедицию, осуществлявшую археологический надзор на строительстве канала Москва-Волга.

В мае 1930 года Обществом по изучению Московской области было получено письмо краеведа, школьного учителя П.А. Кравчинского из д. Караваевка Константиновского района Московской области (нынешний Сергиево-Посадский район в 1929 был разделен на Сергиевский и Константиновский). Он сообщал о найденных в карьере близ соседней д. Кузьмино предметах (два каменных топора, глиняный сосуд и кости человека), указывающих на наличие здесь нового памятника фатьяновской культуры.

О.Н. Бадер выехал в д. Кузьмино и выяснил, что на её окраине песчаным карьером было вскрыто десять костяков с каменными сверлёными топорами и с глиняными горшками. В июне 1930 года под его руководством было вскрыто 488 кв.м площади могильника и обнаружено семь погребений в пяти могильных ямах.

Скорченные костяки в ямах, обложенным берестой или лубом, сопровождались погребальным инвентарём: каменными сверлеными боевыми топорами, кремневыми клиновидными топорами, ножами и скребками, шаровидными керамическими сосудами, ожерельями из зубов животных и два колечка из медной проволоки. В ногах одного из погребений был найден скелет свиньи, что было новым для характеристики хозяйства фатьяновцев, которое при наличии свиньи в стаде (наряду с козой, овцой, лошадью и коровой) могло быть только оседлым, а не кочевым. Материалы раскопок поступили в Государственный Эрмитаж.

По черепу мужчины из погребения №1 антрополог М.М. Герасимов выполнил скульптурную реконструкцию лица фатьяновца – длинноголового европеоида, копию которой можно увидеть в экспозиции Сергиево-Посадского музея.

Ил.3 Кузьминский могильник. Погребение 1. Скульптурная реконструкция мужчины-фатьяновца

В 1938 году исследователь вернулся в Кузьмино и продолжил раскопки. Вместе с археологом Л.И. Пимакиным им было вскрыто ещё 176 кв.м, но новых погребений не было найдено.

Зав. археологическим отделом, канд.исторических наук В.И. Вишневский.

Раушенбах Вера Михайловна (1919 – 19.08.2015)

В 17 лет, молодой девушкой, приехала в Москву с Украины к своему дяде, руководителю трубной промышленности Якову Павловичу Иванченко, и поступила в МГУ. В 1937 дядя был арестован и Веру Михайловну выселили в коммуналку, где она и познакомилась с Борисов Викторовичем Раушенбахом, будущим одним из основоположников советской космонавтики. В мае 1941 года они поженились. В 1945 г., блестяще защитив диплом на кафедре археологии Исторического факультета МГУ, В.М. Раушенбах стала работать младшим научным сотрудником в отделе истории первобытного общества Государственного исторического музея.

      

Её научными интересами как археолога были эпоха неолита и бронзовый век. В 1954 г. по этой теме Верой Михайловной была защищена кандидатская диссертация. Она стала старшим научным сотрудником, а в 1960 – 1962 гг. — заведующим отделом археологии ГИМ, а в 1962 – 1976 гг. заместителем директора ГИМ по научной работе. Вера Михайловна занималась исследованием стоянок неолита-энеолита Горбуновского и Шигирского торфяников на Урале (раскопки неолитического поселения Чащиха I), вела работы и в Подмосковье.

Пожалуй, самым ярким эпизодом археологических исследований Раушенбах были раскопки 1958-1966 гг. многослойной стоянки эпохи камня–раннего железа Николо-Перевоз-I на р. Дубна (у д.Сущево на границе Талдомского и Загорского районов Московской области).

К коллекции стоянки каменного века относилось масса различных предметов: наконечники стрел, топоры, ножевидные пластины, долота, костяные шилья, иглы, рыболовные крючки, гарпуны и даже костяная ложка.
Особый интерес представляет единственная в своем роде, художественная вещь, выполненная с большим искусством, костяная подвеска-амулет в виде соединенных головок двух птиц. Подвеска, по всей видимости, служила украшением одежды, а может быть головного убора.

         

Помимо слоев поселений здесь было обнаружено коллективное фатьяновское погребение. Нужно отметить, что фатьяновские погребения на неолитических стоянках иногда находили археологи. Но погребение на Николо-Перевозе оказалось «братской могилой». Здесь могильная яма прорезала слой волосовской неолитической культуры (по нашим представлениям синхронной фатьяновской в Волго-Окском междуречье) и перекрывалась более поздними культурными напластованиями, содержащими «сетчатую» керамику. В могиле 9 мужских костяков, лежащих ногами к центру ямы. Между позвоночными и реберными костями некоторых погребенных были обнаружены кремневые наконечники стрел, типичные для волосовской неолитической культуры. Таким образом, находка могилы доказала немирный характер отношений племён волосовской и фатьяновской культур.

Была мысль взять эту редкую находку «монолитом», то есть вырезать могилу полностью, со слоем земли и перевезти в музей. Однако, по прикидкам антрополога М.М. Герасимова, осмотревшего погребение, техники для подъема столь тяжелого груза в то время не существовало. От этой идеи пришлось отказаться.

Конец жизни Вера Михайловна с дочерями и внуками провела на даче в Абрамцево, которую в 1960-х годах купил её муж, академик Борис Викторович Раушенбах.

---

Зав.археологическим отделом, канд.исторических наук В.И. Вишневский.

Юлия Густавовна Гендуне (1863 – 1909), первая русская учёная-археолог, вложила свой небольшой вклад в исследование древнего прошлого радонежской земли. Родилась она в семье управляющего Балашихинской мануфактуры, до 16 лет воспитывалась в семье, затем на 5 лет была отправлена для получения образования в Германию. В совершенстве владела пятью языками: русским, немецким, французским, английским и итальянским.

В 1900 году окончила курс Императорский Санкт-Петербургский археологический институт (ныне Санкт-Петербургский археологический институт), была ученицей выдающегося археолога В.А. Городцова. Принимала участие в работе XI Киевского, XII Харьковского археологических съездов и II Тверского и IV Костромского областных историко-археологических съездов. Была действительным членом Калужской, Тверской, Владимирской и Костромской ученых архивных комиссий.

 

В 1900 – 1902 гг. провела раскопки городища дьяковской культуры «Пирожная Гора» на реке Воре вблизи нынешнего г. Красноармейска. В 1900 – 1903 гг. вскрыла значительное число (около 60) древнеславянских курганов у Болшева (ныне Пушкинский район) и у д. Михайловское (ныне Дмитровский район). Ни те, ни другие материалы она не издала, но коллекции, поступившие и исторический музей, были приведены в порядок и с тех пор годны для любого исследования. Её отчеты отличаются подробными описаниями, планами и хорошими фотографиями.

В 1901 году она провела обследование Радонежского городища на берегу реки Пажи. Ею первой был снят план Радонежского городища, которое она верно определила, как древнерусский средневековый детинец с земляным валом. Гендуне опубликовала сведения об отмеченной близ Радонежа группе курганов, но их раскопок, к сожалению, не предприняла.

В 1903, 1904 и 1906 годах проводила раскопки финских поселений конца 1 тысячелетия до н. э. — начала 1 тысячелетия н. э. на территории современной Тверской области. Ею были проведены масштабные раскопки на дьяковском городище Топорок близ г. Корчевы.

Все эти многочисленные раскопки археолог проводила на собственные средства. Отличительными чертами её работ были аккуратность и продуманность. Последние годы жизни Юлия Густавовна Гендуне провела в деревне Плоски, сёлах Карачарово и Сучки Клинского уезда Московской губернии. 4 августа 1909 года в деревне Плоски покончила жизнь самоубийством (застрелилась из револьвера). Причины смерти остались невыясненными.

---

Зав.археологическим отделом, канд.исторических наук В.И. Вишневский.

23 марта в музее прошло очередное заседание экспертно-фондовой закупочной комиссии. В числе принимаемых на хранение коллекций была рассмотрена коллекция археологических находок из раскопок на территории Покровского Хотькова монастыря.

Подмосковная экспедиция Институт археологии РАН проводила здесь наблюдения и раскопки, сопровождавшие прокладки траншей для коммуникаций. В составе коллекции (261 предмет) входят серии находок, дающих представление о разных сторонах хозяйства и быта насельников, а также паломников Покровского Хотькова монастыря XV-XIX вв.: монеты эпох от Ивана Грозного до Николая I, погребальный инвентарь - нательные кресты, пуговицы-гирьки, бусы, чётки, поясные пряжки, подковки обувные, оружие - наконечник стрелы и наконечник пики XVI-XVII вв., пуля свинцовая XVII века, ножи.

Среди хозяйственного инвентаря: железные ключи-оселки (точильные бруски), грузило рыболовное, костяной штамп-розетка для орнаментирования керамики, фрагмент свистульки-птички XV века. Отдельный комплекс коллекции составляют предметы, связанные с домашним рукоделием - прядением и шитьем: пряслица, железные иголки, швейный медный напёрсток, игла костяная с ушком. Полные формы и крупные фрагменты керамических мисок и горшков - обыденной посуды XVI - XVIII вв. Уникальные вещи в коллекции – чернолощёная миска XVIII века (вероятно для замешивания теста), белоглиняный сосуд-стаканчик с зеленой поливой XVIII века и четыре фрагмента сосудов с граффити XVII - XIX вв.: буквы и кресты - на боку, на донце, на ручке кувшина и на крышке – впервые поступившая из Хотьковского монастыря.

Небольшая серия изразцов, в том числе и производства мастерской Троице-Сергиева монастыря XVII века.

Археологические находки 2020-2021 гг. из Покровского Хотькова монастыря в большинстве своём являются уникальными, представляют историческую, научную, культурную и экспозиционную ценность и органично дополнят коллекцию средневековых древностей археологического отдела музея.

                                

                                              

---

Зав. археологическим отделом, канд.исторических наук В.И. Вишневский.

ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА. ЗАГОРСК. 1941 год. ХРОНИКА (К 80-летию разгрома немцев под Москвой).

В конце ноября 1941 года, после захвата Яхромы, между Загорском и вражескими позициями не было ни одного крупного населенного пункта. Линия фронта проходила всего в 35-40 километрах от города. Над Загорском нависла угроза захвата. Днем и ночью со стороны Дмитрова была слышна канонада, видны зарева огня.

Конец ноября и начало декабря 1941 года - самое тяжелое время для города. Немецкое командование рассчитывало прорвать линию фронта в районе Дмитрова, затем, пройдя через Загорск, соединиться с группировкой, наступающей южнее Москвы. Плацдарм врага необходимо было ликвидировать.

Формирование 1-й Ударной, согласно директиве Ставки, началось 20 ноября 1941 года. Командующим армией был назначен генерал-лейтенант Василий Иванович Кузнецов, начальником штаба – генерал-майор Никанор Дмитриевич Захватаев. Главными пунктами сосредоточения соединений и частей армии стали Дмитров, Яхрома, Хотьково и Загорск. Штаб армии было приказано развернуть в Загорске. Ему предоставили здание на проспекте Красной армии напротив Троице-Сергиевой лавры (дом снесен, на его месте был построен кинотеатр «Мир»). На формирование армии отводился невероятно короткий срок – меньше недели. Оно осуществлялось под контролем Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина и командующего Западным фронтом Г.К. Жукова.

       

Сталин звонил в Загорск, в штаб армии, предупреждал, что враг уже 27 и 28 ноября может выйти в район Дмитрова и Яхромы и что нужно быть готовым к нанесению контрударов. Кузнецов просил танки, артиллерию, говорил, что иначе армию могут разбить по частям.

В период формирования в 1-ю Ударную армию входило пять стрелковых бригад, семь отдельных лыжных батальонов и артиллерийский полк общей численностью около шести тысяч человек. Формирование проходило при непосредственном участии офицеров Генерального штаба и Наркомата обороны, прибывших в конце ноября в Загорск, и, конечно же, Городского комитета обороны.

Бригады были укомплектованы в основном рабочими и колхозниками Сибири и Урала, на 60-70 процентов людьми старшего возраста, более трети из них до того никогда не участвовали в боях. Прибывали также курсанты военных училищ и моряки-добровольцы Тихоокеанского флота. Вооружения и боевой техники было недостаточно: не было танков, артиллерии мало. Не хватало автоматического оружия, особенно ручных пулеметов, противотанковых ружей и даже винтовок. Вместо запрошенных 500 автоматов ППШ одна из бригад получила всего лишь 19. Несколько лучше обстояло дело с обмундированием.

Жители Загорска были потрясены видом солдат из Сибири. Стояли сильные морозы, они выстраивались на площади перед Лаврой - все в распахнутых ватниках, раскрытых воротниках на гимнастерках. Умывались снегом, удивляясь мягкому климату. Их внешний вид и боевой настрой радовали жителей города и вселяли уверенность в скорой победе.

Городской комитет обороны, все жители города и района активно помогали командованию армии. Солдатам и офицерам было предоставлено жилье в частных домах, школах, в освободившихся корпусах заводов. Был организован сбор теплых вещей, лыж. Артель «Красный швейник» шила для солдат маскировочное обмундирование и телогрейки, Трикотажная фабрика вязала теплое белье и портянки. Райпромкомбинат изготовил для нужд армии 600 саней крестьянского и военного образца, четыре тысячи пар валенок, тысячу пар лыж. Из отходов производства были сделаны котелки, ведра и бадьи. А еще многотысячную армию надо было накормить. День и ночь хлебозавод, расположенный в стенах Лавры, пек хлеб. Жители деревень тоже пекли хлеб и доставляли его в город.

Из мобилизованных жителей Загорского и Дмитровского районов были сформированы транспортные гужевые подразделения. Автомашин не хватало – весь имеющийся автотранспорт в первые дни войны был конфискован и отправлен на фронт.

Патриотический дух в частях поднимали прибывшие в армию политработники из Москвы. Сотрудники музея-заповедника читали солдатам лекции о героической обороне Троице-Сергиева монастыря во времена Смутного времени, о подвиге клементьевских крестьян Шилова и Слоты.

НАЧАЛО КОНТРНАСТУПЛЕНИЯ

24 - 26 ноября обстановка на фронте обострилась. Фашистам сдали Клин, Солнечногорск. Враг рвался к Дмитрову и Яхроме. Воспользовавшись слабой обороной моста через канал Москва - Волга в районе Яхромы, танковая часть противника захватила его, прорвалась на другой берег и овладела близлежащими населенными пунктами - Перемиловом и Семашками. Путь на Загорск был открыт.

Из воспоминаний генерал-лейтенанта, бывшего начальника политотдела 1-й Ударной армии Ф. Я. Лисицына:

«О прорыве гитлеровцев в районе Яхромы командарм В. И. Кузнецов немедленно доложил в Ставку. Ночью его вызвали к аппарату.

Сталин: Прорыв обороны в районе Яхромы и захват противником плацдарма на восточном берегу канала представляет серьезную опасность Москве. Примите все меры к нанесению контрудара по прорвавшейся группировке противника. Остановите продвижение и отбросьте противника за канал. На вас возлагаю личное руководство контрударом.

Кузнецов: Задача понятна. Будет выполнена».

Командарм решил нанести контрудар по прорвавшейся через канал вражеской группировке силами 29-й и 50-й стрелковых бригад. Он сам поставил им боевую задачу и лично руководил боем.

28 ноября бойцов подняли по тревоге. В 14 часов начался бой. Отразив атаки противника, наши части перешли в наступление.

К утру следующего дня враг был разгромлен и остатки его частей отброшены за канал. Это была первая победа 1-й Ударной армии. Угроза захвата Загорска миновала. Вздох облегчения прокатился над городом.

С тревогой, надеждой и верой загорчане ждали сводку Совинформбюро. Наконец, голос Левитана принес долгожданную весть о том, что 6 декабря войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок.

«Немцев погубила легкость, с которой они одержали первые победы», - писал Жуков в своих воспоминаниях. Помогал нам и сильный мороз. Поэт Михаил Светлов, работавший в армейской газете 1-й Ударной армии, писал:

«Тяжелое проклятие России

Сугробами навалит на врага.

Над ним зима опустит тучи низко,

Под ним навек окаменеет лед,

Его от нашей ярости сибирской

И теплая фуфайка не спасет».

Сообщение о том, что противник отброшен, наполнило сердца людей радостью. Непобедимая армия захватчиков отступила, Первая серьезная победа, наконец, пришла на нашу землю. Однако впереди были еще долгие годы тяжелейшей войны.

             

                                  

Гирлина Лидия Васильевна, старший научный сотрудник отдела «История и культура Сергиево-Посадского края XIX-XX веков».

Библиография Сергиево-Посадского музея-заповедника пополнилась новой статьей. В библиотеку музея передан сборник материалов II Международной конференции «Сохранение культурного наследия. Исследования и реставрация», организованной в рамках V Международного культурного форума в декабре 2016 года в Санкт-Петербурге. Конференция проходила в залах Государственного Эрмитажа и Российской академии художеств, собрав широкий круг музейной общественности. По замыслу организаторов, подобный формат общения способствует объединению и расширению взаимодействия специалистов различного профиля, работающих в сфере сохранения культурного наследия.

В сборник материалов конференции вошла статья старшего научного сотрудника отдела «История и культура Сергиево-Посадского края XIV – начала XX вв.» к.и.н. М.А. Гагановой, выступившей в день открытия форума с докладом «Малоизвестные страницы истории памятникоохранной практики в России: архитектурный ансамбль Троице-Сергиевой лавры в 1920 – 1940-е годы».

Выступление было посвящено проблемам создания музея-заповедника в стенах монастырского комплекса на рубеже 1930 – 1940-х годов. Участники мероприятия – сотрудники реставрационных центров, музеев, научно-исследовательских институтов, высших учебных заведений из России, Грузии, Италии, Болгарии – смогли услышать основные положения и результаты прошедшего защиту в РГГУ (г. Москва) диссертационного исследования М.А. Гагановой, положенные в основу доклада. Они заставляют по новому взглянуть на известную картину строительства во второй половине XX века сети музеев-заповедников в нашей стране, вписав в нее опыт Сергиево-Посадского (Загорского) музея-заповедника как первого в истории музеев нового типа. Попытка его организации и стала одним из ранних примеров междисциплинарного взаимодействия в лице команды специалистов различных сфер знания – архитекторов, историков, искусствоведов, реставраторов, инженеров-технологов.

Впервые об уникальной истории Сергиево-Посадского музея-заповедника как научной проблеме было заявлено в аудитории крупнейшего культурного форума, где обсуждаются самые актуальные вопросы и явления современного культурного пространства. Тема доклада М.А. Гагановой вызвала неподдельный интерес слушателей и это позволяет надеяться, что богатый опыт нашего музея будет по достоинству оценен в кругах специалистов и найдет полноценное отражение в истории отечественного музейного дела.

Старший научный сотрудник отдела «История и культура Сергиево-Посадского края XIV – начала XX в.» к.и.н. М.А. Гаганова.

Альбом «Традиционная одежда Рязанской губернии XIX–XX вв. в собрании Сергиево-Посадского музея-заповедника».

В Сергиево-Посадском музее-заповеднике 17 августа 2021 года открылась выставка «Рязанские мадонны. Традиционный костюм Рязанской губернии начала XIX – XX вв. в собрании Сергиево-Посадского музея-заповедника». Итогом многолетнего труда, связанного с изучением коллекций традиционной одежды центрального региона России, стал альбом «Традиционная одежда Рязанской губернии XIX – XX вв. в собрании Сергиево-Посадского государственного историко-художественного музея-заповедника», опубликованный в издательстве «Северный паломник» (автор текста – вед. научный сотрудник отдела «Русское народное и декоративно-прикладное искусство XVIII-XXI вв.» Г.В.  Соколова).

Сергиево-Посадский музей обладает одним из самых крупных и разнообразных собраний традиционной одежды Рязанской губернии XIX – XX веков (около 1000 предметов). В рязанскую коллекцию входят праздничные и траурные костюмные комплекты, женские и девичьи головные уборы, бисерные украшения, обрядовая и детская одежда. Часть экспонатов ранее была введена в научный оборот путём публикации в научных сборниках и популярных изданиях, экспонирования на временных выставках. Формируя состав альбома, автор ставил перед собой задачу дать представление о наиболее выразительных в художественном отношении традиционных комплектах и отдельных предметах одежды, аксессуарах, редких образцах узорного ткачества и вышивки, хранящихся в собрании СПМЗ. Предпочтение отдано наиболее архаичным формам, которые прослеживаются в крое или в украшении. Значительная часть предметов (свыше пятисот) составила иллюстративный ряд. Материал в альбоме расположен по региональному принципу. Он представляет традиционную крестьянскую одежду из пяти рязанских регионов, выбор которых обусловлен составом музейного собрания: Мещёрского края, Сапожковского, Михайловского, Ряжского и Скопинского уездов. Альбом состоит из введения, пяти глав, заключения и приложений. В приложениях – перечень экспедиций, словарь терминов, использованная литература, принятые сокращения.

Альбом скоро поступит в продажу в кассы музея. Следите за информацией в социальных сетях.

---

Ведущий научный сотрудник отдела «Русское народное и декоративно-прикладное искусство XVIII-XXI вв.» Г.В. Соколова.

ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА

ЗАГОРСК. 1941 год. Хроника к 80-летию разгрома немцев под Москвой.

1941 год. ИЮЛЬ

Через месяц после начала войны, в ночь с 21 на 22 июля фашисты начали бомбить Москву. Массовые налеты не прекращались ни на один день. Первый налет вражеской авиации на столицу продолжался пять часов. Московское небо озарило алое зарево пожаров. Его было видно даже на южной окраине Загорска в районе Клементьевки и с крыш высоких домов. Местные мальчишки, дежурившие на крышах, наблюдали картину воздушного боя, видели вспышки зенитной артиллерии и лучи прожекторов.

В городе ввели светомаскировку. С наступлением темноты – ни одного фонаря на улицах, ни одного светящегося окна в домах. Окна заклеивали крест-накрест бумажными лентами, чтобы защитить их от взрывной волны.

Все кирпичные здания на перекрестках оборудовали под огневые точки. Стены монастыря также подготовили для ведения боя. Фасады всех промышленных зданий и многоэтажных домов от фундамента до крыши покрасили маскировочной краской в серый, желтый и зеленый цвета. На крышах цехов ряда предприятий были нарисованы маленькие одноэтажные домики, деревья и садовые дорожки. Была уменьшена высота труб заводских котельных.

Однако самыми высокими объектами города оставались колокольня и купола соборов Троице-Сергиевой лавры. Они служили ориентиром для самолетов противника. Поступил приказ местной противовоздушной обороны (МПВО) в кратчайший срок убрать эти высокие ориентиры монастыря-крепости. Ставился даже вопрос о применении взрывчатки. К счастью, нашлись смельчаки, спасшие Лавру от взрыва и гибели. Ими оказались пять студентов-практикантов Московского архитектурного института и Ленинградской академии художеств. Одним из них был Виктор Балдин, впоследствии известный архитектор и реставратор.

Из воспоминаний В.И. Балдина.

«Времени было мало. Ставить леса и подмостки некогда, да и некому. В нашем распоряжении – только веревки и кисти. А куполов золотых немало: на Троицком и Успенском соборах, на Трапезной, Надвратной, Смоленской, Михеевской церквах, на Надкладезной часовне и Колокольне. Некоторые из них – огромных размеров: так диаметр купола Успенского собора - 15 метров, Троицкого – 7, высота золотой чаши с крестом на 88-метровой колокольне превышает 15 метров. И на закраску всех этих куполов нам дали немногим больше недели. Забирались на церкви по веревкам, привязав к поясу ведро с краской и на огромной высоте орудовали кистями, насаженными на длинные черенки. На купол Троицкого собора мы сшили огромный чехол из холста и затянули его канатом над карнизом главы. Маскировка была закончена к сроку и применять взрывчатку не пришлось».

На случай бомбежки, для ликвидации ее последствий и спасения людей в городе создали пожарную и аварийно-восстановительную команды. Были проведены работы по расчистке подвалов домов, в которых оборудовались бомбоубежища. Во дворах жилых домов, у детских садов и школ, всюду, где жили и работали люди, было вырыто около 700 щелей-укрытий для спасения горожан в случае внезапного налета вражеской авиации. У домов расставили ящики с песком и бочки с водой для тушения зажигательных бомб. Однако главные линии оборонительных укреплений возводились вокруг Москвы – сначала на дальних, потом на ближних подступах. На эту грандиозную стройку были призваны москвичи, жители Подмосковья и многих других городов. Работали в основном комсомольцы и молодежь, не достигшая призывного возраста.

Загорск направил на эту стройку 22 тысячи человек! От вражеской авиации столица оборонялась огнем зенитной артиллерии, истребительной авиацией и сетью дирижаблей воздушного заграждения. Был создан Особый Московский фронт противовоздушной обороны. В него входили авиационные части, зенитные, прожекторные, аэростатные службы, а также службы воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС).Сформировали их и в Загорске. На объектах Краснозаводска, ЗОМЗа, Скобяного поселка, других предприятиях и учреждениях города и района действовали штабы местной противовоздушной обороны (МПВО). Наблюдения велись с высоких точек, например, с колокольни Троице-Сергиевой лавры, с пожарных вышек и с постов службы ВНОС, окружавших Москву в радиусе до 200 километров. Они располагались на расстоянии 12-15 километров друг от друга, имели проводную и радиосвязь. На постах ВНОС несли службу в основном девушки в возрасте 17-20 лет. По их сигналу объявлялась воздушная тревога и приводились в действие все средства ПВО и МПВО – авиация, прожекторы, зенитные установки, аэростаты заграждения. Благодаря слаженности действий всей системы ПВО Москва не была разрушена.

         

Гирлина Лидия Васильевна, старший научный сотрудник отдела «История и культура Сергиево-Посадского края XIX-XX веков».

Из истории Смоленской церкви Троице-Сергиевой лавры.

Церковь Смоленской иконы Божией Матери (Одигитрии) была построена в 1746-1748 гг. Эти сведения имеются почти в любом путеводителе по Троице-Сергиевой лавре. Менее известны данные, что ей предшествовала другая – тоже Смоленская, а сначала была устроена Смоленская часовня.

На месте, где в настоящее время стоит Смоленская церковь, в первой трети XVIII в. располагалось несколько сооружений, среди которых находились Оружейная палата, кузница, две палаты, в одной из которых размещалась «поваренная для приготовления работным людям пищи», а в другой трапезная, где «тех работных людей кормили пищею». На стене одной из них имелся древний каменный образ Богородицы Одигитрии Смоленской.

Считается, что в 1730 г. псаломщик Кузьма Матвеев, страдавший сухорукостью, увидев во сне этот образ, после видения выздоровел. Ввиду особой важности данного события псаломщик даже был представлен императрице Анне Иоанновне. После «чуда исцеления», произошедшего от этой иконы, решено было построить во имя «оного чудотворного образа» храм.

Но сначала была устроена не церковь, а лишь часовня, у которой были «две стены дощатые», сооруженная, видимо, специально для названного образа. Возможно, это был своеобразный навес с двумя «дощатыми» стенками над иконой, помещенной на стене. А вскоре (между 1735 и 1737 годами) две из вышеупомянутых палат были приспособлены под храм.

Церковь, для которой не было возведено отдельного здания, в начале 1740-х годов «по прожекту отца наместника» собирались строить заново. На одном из сохранившихся проектных чертежей середины XVIII в. Смоленская церковь изображена крестообразным в плане сооружением. Любопытен не только план, но и фасад этой постройки. Это двухъярусное строение, фасад и купол которого выполнены почти так же, как фасад и купол, изображенной рядом колокольни, находящейся тогда еще в процессе строительства. Фактически отличие составляет количество ярусов: три у колокольни (тогда еще не существовало проекта ее надстройки до 5 ярусов) и два – у Смоленской церкви. Таким образом, Смоленская церковь должна была представлять собой своеобразную уменьшенную копию Колокольни, но крестообразную в плане (в отличие от квадрата Колокольни). К сожалению, до сих пор остается неизвестным, кто создавал этот проект Смоленской церкви, как неизвестно и то, почему он был изменен.

Существующий храм, имеющий в плане форму круга, кардинально отличающийся от проекта, был отстроен к осени 1748 г. По каким-то причинам отделка фасадов храма осталась незаконченной: у отстроенной Смоленской церкви установленные в кладку стен белокаменные блоки капителей пилястр остались незавершенными. Освящен храм был только через 5 лет после завершения строительства в присутствии императрицы Елизаветы Петровны.

В ранних документах у храма упоминаются три крыльца (южное, западное и северное). Но вскоре северное и южное крыльца были разобраны, и на месте дверей устроены окна. И с 1784 г. у храма было лишь одно западное крыльцо. Но в 1853-1854 гг. вместо него была устроена паперть (разобрана в 1940-х годах).

Крыльца были восстановлены в 1950-х годах. И что очень интересно – архитектор Б.Д. Комаров занимавшийся реставрацией церкви, нашел следы от четвертого крыльца с восточной стороны храма. Но никаких письменных свидетельств существования четвертого крыльца до сих пор не обнаружено. Оно было воссоздано по аналогии первых трех в 1977 г. под руководством архитектора В.И Балдина.

По завершении строительства стены храма, посвященного Смоленской иконе Божией матери церкви были покрашены в красный цвет. Но меньше, чем через 30 лет они получили голубой тон, который в традиционной трактовке церковной символики воспринимается Богородичным цветом и в полной мере соответствовал посвящению храма. Однако в 1823 г. его фасады были покрашены «розовою краскою». Розовыми или красными стены церкви оставались до 1964 г., когда под руководством архитектора В.И. Балдина их покрасили в тон голубоватому цвету стоящей рядом Колокольни. Но в 2011 г. стены церкви были окрашены в цвет разбеленной терракоты, который не соответствует ни первоначальному красному, ни посвящению храма Богородице.

К северу от Смоленской церкви располагалось кладбище, о

бнесенное оградой в 1841 г. В 1898 г. была выстроена новая ограда по проекту лаврского архитектора А.А. Латкова с огромными воротами из красного кирпича, которые довольно грубовато вписывались в монастырский ансамбль. (Разобраны были в 1940-х гг.)

Службы в Смоленской церкви прекратились, как и во всех храмах монастыря, после октябрьских событий 1917 г. Через 10 лет после закрытия Лавры на ее территории предполагали открыть дом отдыха «не менее чем на 500 человек». Для отдыхающих собирались приспособить Больничные палаты, а под – кухню Смоленскую церковь. Но это проект осуществлен не был.

До конца 1941 г. церковь была занята Загорским Отделением Загот-зерно. А после Великой Отечественной войны в ней разместили каменнорезную мастерскую Художественно-ремесленного училища № 59, созданного для подготовки специалистов-реставраторов. Ко времени передачи Смоленской церкви Московской Патриархии (1956 г.) ее помещение было занято фондами скульптуры Государственной Третьяковской галереи. Очень интересно, что некоторое время в ней хранились «ящики с Севастопольской панорамой».

В 1956 г. в храме взамен утраченного был установлен близкий по времени иконостас из московской церкви Параскевы Пятницы «что в Охотном ряду», разобранной во второй четверти XX столетия. Громадные работы по возобновлению позолоты иконостаса под руководством А.В. Бударина были проведены в 2014 г.

В 1961 г. в цокольной части храма была устроена небольшая крипта, где был похоронен митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич).

С восточной стороны храма расположена ниша. Находилось ли в ней что-либо в начальный период – неизвестно. В более позднее время в ней было укреплено деревянное Распятие. А в 1979 г. была установлена каменная резная икона Богоматери Одигитрии Смоленской, которая является увеличенной копией каменной иконы XV в.

Образ Богоматери Одигитрии Смоленской, вырезанный из белого камня в XV столетии, ныне украшает экспозицию «Троице-Сергиева Лавра: архитектурный ансамбль, страницы истории XIV-XVIII вв.»

      

Холодкова Н.В., ведущий научный сотрудник "История и культура Сергиево-Посадского края XIV-XX вв.".

Издательство «Северный паломник» выпустило в свет книгу сотрудников научно-фондового отдела «Русское народное и декоративно-прикладное искусство XVII – XXI вв.» Горожаниной С.В. и Клыгиной И.С. «Шей да пори, не будет пустой поры…». Традиционный крой русского крестьянского костюма.

В издание включены редкие костюмные ансамбли и предметы одежды из коллекции нашего музея, которые отражают традиционные формы трех основных комплексов русского народного костюма (поневного, сарафанного и с юбкой-андараком).

В книге представлены точные схемы кроя подлинных музейных образцов народных костюмов, бытовавших на Европейской части страны, включая регионы Русского Севера, центральных и южных областей, Поволжья и Приуралья, а также схемы для вышивания, ткачества и вязания.

Познакомиться с книгой можно в библиотеке Сергиево-Посадского музея-заповедника (м/к «Конный двор»).

Светланой Валентиновной Горожаниной, заведующей отделом «Русское народное и декоративно-прикладное искусство XVIII–XXI в.» Сергиево-Посадского музея-заповедника, в онлайн-формате был прочитан доклад «Тайна матрешки и семь богов счастья» в рамках международного симпозиума, посвященного вопросам русско-японскому сотрудничеству в области народного и декоративно-прикладного искусства.

В симпозиуме приняли участие 70 человек из Японии и несколько слушателей из России – исследователи, коллекционеры традиционной игрушки, преподаватели университетов, любители и ценители народного искусства. Несколько месяцев ранее основные положения доклада С.В. Горожаниной были опубликованы в журнале «Eurasian Studies». No.63. Institute of Eurasia-n Studies, November, 2020 («Труды по евразиеведению». Токио: Институт евразиеведения. 2020, № 63. С.24-27). Тема доклада вызвала большой интерес японской аудитории, продолжительную дискуссию, которая длилась более двух часов.

    

    

К юбилею Комиссии по охране Троице-Сергиевой лавры
Ровно сто лет назад, 1 ноября 1918 года, Всероссийская коллегия по делам музеев и охране памятников искусства и старины Народного Комиссариата Просвещения утвердила постановление о национализации Троице-Сергиевой лавры. С этого дня официально начала свою работу Комиссия по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры в составе И.Е. Бондаренко, Ю.А. Олсуфьева, П.А. Флоренского, М.В. Боскина, П.Н. Каптерева, Н.Д. Протасова, Т.Н. Александровой-Дольник. В 1920 г. им на смену пришли А.Н. Свирин, В.Д. Дервиз, В.И. Соколов, В.Ф. Мей, В.И. Хрустачев, продолжил работу Ю.А. Олсуфьев. Первые годы в состав Комиссии входили реставрационные группы по архитектуре, иконописи и шитью, командированные Музейным отделом Наркомпроса, и трудовая артель по охране Лавры, в которой к концу марта 1919 года состояло 116 человек братии монастыря.
Комиссия осуществляла свои полномочия до 1925 года, когда был сформирован административный аппарат Сергиевского историко-художественного и бытового музея. С первых месяцев и на всем протяжении ее деятельность определяли специалисты с университетским образованием, серьезной профильной подготовкой, наделенные высоким уровнем духовной и интеллектуальной культуры. Работая в содружестве, с полным пониманием конечной цели, они сумели сформулировать задачи музейного строительства, изложенные в Проекте музея Троице-Сергиевой лавры в ноябре 1918 года, и последовательно идти намеченными путями.
За годы работы Комиссии открыли двери первые музейные экспозиции – Древлехранилище (Ризница), музей Лавры в Митрополичьих покоях, Архитектурный отдел и др., сделаны научные открытия в реставрации древнерусской живописи и шитья, появились первые научные публикации памятников Троице-Сергиевой лавры. На основе монастырской документации был выявлен состав историко-художественного наследия, намечены основные направления научных исследований, предложены методики атрибуции, каталогизации и презентации памятников древнерусского искусства. Усилиями команды единомышленников, объединившихся вокруг проекта монастыря-музея, были заложены основы музейной деятельности, созданы условия для перехода церковного имущества в статус памятников культуры, о чем свидетельствует один из наиболее ранних и известных актов в сфере охраны наследия – декрет 1920 года «Об обращении в музей историко-художественных ценностей Троице-Сергиевой лавры».

 

фото 1

фото 2

 

фото 3

 
М.А. Гаганова, ст.н.с. музея, кандидат исторических наук.

 
  На фото:

1  Постановление о создании Комиссии по охране памятников старины и искусства Троице-Сергиевой лавры от 1 ноября 1918 г.,
2  Декрет СНК РСФСР о создании музея от 20 апреля 1920 г. Подписан председателем Совета Народных Комиссаров В.И. Ленином
3  Древлехранилище (Ризница). Фотография. 1920-е годы

Завершена работа над каталогом «Драгоценные панагии, иконы, образ-ки XVIII-XIX веков из собрания Сергиево-Посадского музея-заповедника». В течение пяти лет над ним работала заведующая отделом филиала СПМЗ «Ризница Троице-Сергиевой лавры» Л.А. Шитова. 

Большинство драгоценных наперсных знаков первоначально являлись собственностью выдающихся троицких священноархимандритов. Позже они были подарены в лаврскую ризницу при жизни или поступили туда после кончины владельцев по завещанию. Лаврское собрание панагий поистине уникально. В каталог вошло семьдесят семь произведений из золота и серебра, камня, кости, дерева, на каждый из которых был собран полный архивный материал из Вкладных и Описных книг архива Троице-Сергиевой лавры.

               


Исследование панагий ризничного собрания Троице-Сергиевой лавры, подтвержденное значительным документальным корпусом, дает уникальную возможность разобраться в терминологии и назначении, как статусных архиерейских панагий, так и личных наперсных икон-образков. В Новое время каждый драгоценный наперсный знак, выполненный, как правило, лучшими ювелирами, выражал стилистическое миропонимание своего времени.  
Настоящий каталог имел целью изучить и систематизировать панагии в хронологическом и тематическом контексте, осмыслив видовые особенности материала.